Охота на мух. Вновь распятый

— Что вы еще хотите от меня? — взмолилась Варвара и заплакала, продолжая выкрикивать сквозь слезы: — Вы и так меня эксплуатируете бесплатно. Я работаю по двенадцать часов в сутки: убираю, мою, готовлю, стираю, штопаю, по магазинам хожу. Я для вас и кухарка, и прачка, и уборщица. Еще к сыну своему в любовницы определили, обещали платить и ни копейки не заплатили…

Елена Владимировна влепила ей звонкую пощечину и мгновенно прекратила истерику.

— Для чего тебе деньги? — сухо заметила Елена Владимировна. — Я плачу тебе самым дорогим, что есть только у человека: жизнью! Подумай сама: если бы не я, ты уже сдохла бы с голода. Вспомни, какая ты была дохлятина, когда я тебя подобрала в тридцать первом году? Неблагодарная. Я тебе специально не плачу денег, чтобы ты не смогла никуда уехать от меня… Она будет работать! А документы у тебя есть? Твой паспорт у меня лежит. Я тебе его выправила, я его могу и уничтожить. И куда ты денешься тогда? Знаешь? В Сибирь, на Магадан, в Норильск, на Колыму. Твоя жизнь в моих руках, беглая.

— Я не беглая! — возмутилась Варвара. — Сколько мне было лет, когда вы меня подобрали? Забыли?..

— А сколько лет тебе теперь? — ехидно спросила Елена Владимировна. — Охрана на всех этапах обожает именно такой возраст.

— А вы не боитесь, что и вас привлекут за укрывательство? — «укусила» Варвара.

Сразу же последовала новая пощечина.

— Дрянь! Еще угрожает! — изумилась дерзостью служанки Елена Владимировна. — В общем, так: я договорюсь с врачом и отведу тебя к нему. И попробуй откажись! — закончила она с угрозой в голосе.

Варвара убежала в свою комнату, это она так привыкла говорить: «в свою». Но она могла только так думать, потому что в этом доме у нее ничего своего не было, даже собственное тело хозяева считали не ее и распоряжались им как хотели. И плакала она горько от невыносимого одиночества. Игорь тоже только пользовался ее телом, ей это, правда, нравилось, она, по-своему, любила этого «барчука», но он ни о чем с ней не говорил, считав, очевидно, что «о чем же можно говорить с прислугой». Удовлетворив свои естественные потребности, он на прощанье целовал ее, говорил «спасибо» и шел заниматься своими делами, нисколько не интересуясь тем, что она чувствует, оставаясь одна.

Одна злобная мысль пришла ей в голову так неожиданно, что Варвара испугалась. И постаралась поначалу прогнать ее прочь. Только с этой минуты, что бы она ни делала, чем бы ни занималась, эта мысль возвращалась к ней, овладевая всем ее существом, соблазняла и совращала. И где-то всего через час Варвара перестала страшиться ее и ничего плохого не находила в этой мысли.

«И никакой это не шантаж! — уговаривала она себя. — Я поговорю с ним по-человечески! Неужели не поймет? Его, между прочим, ребенок. О, боже! Грех-то какой! Игорьку он будет братиком, а я…»

Ничего лучшего не придумала Варвара, как только «взять за горло» самого комиссара. Человека, перед которым трепетали все, в стольном городе и во всей республике, так же как и перед свирепым руководителем партии Тагировым, а может, даже и больше. Человека, о чьей храбрости и решительности ходили легенды, а о жестокости предпочитали помалкивать, себе дороже. Человека, который не гнушался, когда было особенно много работы, самолично допрашивать и пытать арестованных, и не было ни одного, кто бы сумел выстоять и не оговорить не только себя, но и еще пару десятков человек.