Охота на мух. Вновь распятый

Варвара стояла оцепенело, держа в одной руке ключ, а в другой деньги, столько денег она впервые в жизни видела, даже не говоря о том, что никогда не держала. Это было похоже на сон, но сон приятный, после которого мир перестает быть враждебным и появляется легкость в теле, словно крылья за спиной выросли.

На всякий случай, вдруг хозяйка вздумает обыскивать ее нехитрый скарб, Варвара спрятала деньги в лифчик, а в деньги завернула ключ.

И вовремя.

В замке двери послышался скрежет ключа, отпирающего дверь. Варя сообразила, что это может быть только Елена Владимировна, и быстренько прошмыгнула на кухню и стала разгружать зимбили, будто только что пришла с базара. Елена Владимировна за этим занятием ее и застала. Зыкнула злобно и ушла. А Варвара демонстративно повернулась к ней спиной, хотя и спиной она ощущала убийственность ее взгляда.

Скоро Елена Владимировна вернулась. Положила пачку сторублевок перед Варварой и прошипела:

— Плачу тебе со дня твоего совершеннолетия. По общепринятым нормам. И можешь убираться на все четыре стороны!

— Прямо сейчас? — опешила Варя.

— Да, прямо! — повысила голос хозяйка. — Надеюсь, ты столовое серебро не прихватила? И мои драгоценности?

— Проверьте! — обиделась до слез Варвара.

— И проверю! Нечего! — рявкнула на нее Елена Владимировна.

И она демонстративно прошла в комнатушку Варвары. Спрятав деньги в карман, хотя очень хотелось отправить их тоже за лифчик, после секундного замешательства проследовала за хозяйкой и Варвара.

«А то еще, чего доброго, подложит что-нибудь!»

Но Елена Владимировна, начав энергично копаться в Вариных вещах, неожиданно расплакалась и села на Варину кровать. Она сама удивилась своим слезам, градом посыпавшимся из глаз, слабости чувств. А Варвара так просто не поверила тому, что видит.

— Дурочка! — взволнованно сказала Елена Владимировна. — Пропадешь без меня! Привыкла я к тебе, глупой, тяжело расставаться.

В ней таилась тоска по умершей в младенчестве дочери, эту тоску как-то утоляла Варвара, а теперь Елена Владимировна чувствовала, словно она вновь теряет дочь.

Варвара тоже так расчувствовалась, что слезы побежали по ее лицу, губы задрожали, она уже была готова отказаться и от свободы, и от мужа хозяйки, но…

Елена Владимировна быстро справилась со своей слабостью. Бросив паспорт Варваре, она ушла из комнатки, ранив жестоко словами:

— Нечего! Уходи! Чтоб ноги твоей не было в этом доме. Об Игоре забудь. Поняла?

— Обойдусь как-нибудь без вашего слюнтяя! — тоже озлобилась Варвара.

И они расстались врагами, так и не простив друг друга…

Лишь оказавшись с вещами на улице, Варвара поняла, что она свободна, что она вырвалась из рабства. И… не знала, куда себя деть и что ей делать с этой полученной свободой. Она до сих пор не могла забыть той «свободы», когда она бежала с этапа. Голод, правда, она уже не вспоминала. Но помнилось ей еще кое-что. Один эпизод из тех дней скитаний ее всегда бросал в дрожь, хотя много времени прошло. На какой-то станции ее снял с платформы обходчик и привел к начальнику станции. У маленького горбатого и худого сморчка сразу заблестели его хитрые злобные глазки, как только он увидел маленькую девочку. Он прикинулся добреньким дедушкой, почти дедом Морозом, налил Варе чаю, намазал огромный кусок белого хлеба желтым маслом, сливочным, а не каким-нибудь там маргарином, и вдобавок положил толстый кусок вкуснейшей колбасы сверху, источавшей такой запах, что никакие французские духи потом так не пахли, хозяйка их получала в спецраспределителе. Наевшись, разомлела в тепле и в сытости, а старичок, усадив ее на служебный диван, обитый холодным вонючим дерматином, стал нагло шарить рукой по ее груди, в поисках пока несуществующего. Не обретя успокоения, рука нырнула Варьке под юбку и попыталась пальцем залезть ей между ног, под трусики. Почти ледяная его рука, как у мертвеца, так напугала Варьку, что она укусила начальника станции за сморщенную щеку, страстно прижавшуюся к ее лицу. Укусила крепкими белыми зубками, острыми, хоть давно и не чищенными, до крови, так что след от укуса должен был остаться и сопровождать начальника станции до могилы, чтобы служить неопровержимым доказательством его мерзкой жизни параноика и садиста. Хоть Бог и так все видит. Сморчок быстренько выдернул руку из неположенного места, завопил как резаный от боли и испуга, а Варька вылетела молнией из его кабинета, возненавидев на всю жизнь вонь дерматина…

До семи часов вечера была бездна времени.

«Можно, конечно, сесть на поезд и уехать куда-нибудь далеко-далеко, где никто не разыщет»… — наивно рассуждала Варвара.

Можно было самой снять комнатенку, устроиться на работу, что-что, а работать Варвара умела, с любой справилась бы. Но где-то подспудно, в подсознании поселилась крошечная надежда, что комиссар поможет, одну не оставит, поможет воспитать сына и поднять его на ноги.

«Ребенок его, неужто не пожалеет? — думала Варя. — Волк и тот волчонка охраняет и воспитывает, неужто человек хуже волка?»