Охота на мух. Вновь распятый

— Впредь будешь умнее и не попрешь против народа! — громко, как на митинге, сказал Сарвар. — Народ — жесток, но справедлив! Если тебя простили, то это еще не значит, что тебя оправдали. Неустанным трудом ты обязан будешь доказывать каждый день, каждый час, что достоин прощения.

Отец, широко раскрыв глаза, смотрел на сына, и впервые в них вспыхнули живые искорки интереса.

— Перед моим освобождением пришла в Норильск партия заключенных, очередной этап, — грустно сказал отец. — Встретил Ниязова их Наркоминдела, студентом был у меня, персидский и арабский изучал. Угостил меня сигаретой, какая-то иностранная, пахнет, как лекарство, легко курить, не наша махра. Вот он мне и рассказал, как вас воспитывают. Я не поверил.

— Нормально воспитывают! — сердито буркнул Сарвар.

Ему стало немного стыдно.

«Чего это я „выступаю“? — подумал он. — Никогда раньше так не говорил и не думал. Вот Илюшка бы посмеялся! Дураком бы обозвал, точно, и за дело!»

— Ладно, отец, — примирительно сказал Сарвар. — Чего это мы? Давай обнимемся!

Отец неуклюже встал, нога у него плохо сгибалась. Сарвар обнял его и замер. Как он любил в детстве, когда отец крепко прижимал его к себе. И даже запах мужского пота не раздражал, а казался родным. А теперь этот же запах стал отталкивающим, противным до тошноты.

«Ненавижу!» — чуть было не вырвался наружу крик Сарвара.

Он неловко, но несколько демонстративно высвободился из объятий отца и ушел в комнату, где в прохладном полумраке был накрыт стол.

Увидев его, Сарвар обомлел. Дело в том, что Соня страшно боялась включать газ, который только-только провели в их район, ей от его запаха становилось не по себе, откровенно страшно, и руки леденели, что, впрочем, указывало на больное сердце. Но Соня ходила часто лишь к одному врачу: гинекологу, что и определяло ее ненависть и к другим врачам. Нелюбовь к газу служила часто причиной тому, что Сарвар и ходил полуголодным. Ведь для того, чтобы приготовить обед, необходимо зажечь газовую конфорку, а Соня панически боялась, что произойдет взрыв. Поэтому и питались они в основном салатами да бутербродами. Но сегодня Соня превзошла все ожидания, саму себя, приготовила и шурпу, и плов с молодым барашком, не поленилась сходить в шашлычную за бараниной, да сладостей понакупала. Праздник! Пир горой! Первый праздник за семь долгих лет. Даже с вином и фруктами. Это весной-то!

Но невеселый был этот праздник. Отец жадно ел, как и подобает голодавшему несколько лет взрослому мужчине, а Сарвар смотрел на это и злился.

«Как голодный волк, глотает все подряд. Зубов почти нет, как он умудряется так быстро разжевывать?»

И неведомо ему было, что у отца уже был такой желудок, когда автоматически наедаются впрок, не зная, когда еще придется поесть и придется ли. Сарвару было невдомек, что желудок голодного человека справится и с полуразжеванной пищей, если, конечно, голод длился не очень долго, тогда может наступить смерть от еды до насыщения.

Соня смотрела на Анвара, мужа сестры умершей, и не могла избавиться от ощущения ужаса, который охватил ее, когда она увидела его в дверях дома. Муж старшей сестры всегда нравился младшей сестре. Обычная детская зависть. И Соня влюбилась в Анвара. Когда сестру с мужем арестовали, она носила им нехитрые передачи в тюрьму. И как-то раз попалась на глаза старшему майору Джебраилову. Он ее вежливо обо всем расспросил, выслушал, а затем предложил устроить ей свидание с сестрой, но привел ее не в комнату для свиданий, а в дальнюю камеру, где грубо и нагло сорвал с нее одежду и изнасиловал. Ошеломленная столь низменным вероломством, она и не сопротивлялась, и не кричала, да и бесполезно это было. Джебраилов ее сразу же предупредил с издевкой: «Здесь ты можешь кричать сколько твоей душе угодно!»

Она еще долго ходила к нему домой, около полугода. Это был просто фантастический, громадный срок для Джебраилова, живущего по песенке: «Менял я женщин, трум-три-ям-ти, как перчатки…» Старший майор щедро ей платил, так что она могла и не работать, и посылки в тюрьму таскать. Но скоро все это закончилось. Ее сестру вместе с мужем отправили в один и тот же лагерь в Норильске, но разными этапами, а Соня надоела старшему майору своей покорностью и незлобивостью. На прощанье он сделал ей дорогой подарок, а в «довесок» сообщил, что ее сестра заболела в пути, на пересылке, и умерла.

Это и подкосило Соню. Не выдержала она стольких «подарков» судьбы и покатилась по наклонной. Это подниматься долго и трудно, а скатиться можно в один миг. А охотников помочь, а то и подтолкнуть, хоть отбавляй. Спаситель один в жизни бывает, если повезет поверить в спасителя, а губителей — великое множество. Да и профессиональных поставщиков «живого товара» во дворцы и дачи власть держащих хватает с лихвой. И Соня «пошла по рукам»! Когда она впервые «кольнулась», ей уже трудно было сказать, казалось, что всегда, не было другого времени, не было чистоты, не было девичьих грез о любви и единственном любимом.