Охота на мух. Вновь распятый

Публичные дома Бабур-Гани славились на всю страну. Она умела не только найти красивый товар, но и сделать его умным, умелым, незабываемым. Это было главным в школе Бабур-Гани: необходимо поразить мужчину в самое сердце, загнать туда так прочно занозу страсти, чтобы вечно ныла и напоминала о себе. Каждый клиент должен получить то, о чем мечтает, что жаждет найти в женщине: один — нежность, другой — жар, третий — невинность, четвертый — материнскую заботу… Да мало ли желаний возникает у людей, облаченных в тогу власти, страшных в своей уверенности и непоколебимых в своей правоте. И каждая ученица Бабур-Гани была достойна своей учительницы. А практику им преподавали Мир-Джавад, Васо и им подобные, даже тем, кого Бабур-Гани готовила в штат девственниц для развратных бонз партии национал-юнионистов.

Национал-юнионистская партия возмущенцев была единственной партией в стране. Ее устав был кораном и библией современности, все, что противоречило уставу, подлежало уничтожению, все, что не противоречило, но излагалось другим языком, другими мыслями, считалось лишним и также уничтожалось. Говорить и думать все обязаны одинаково. Неодинаковых уничтожали или прятали за колючую проволоку…

Такой порядок в полной мере устраивал Бабур-Гани, она первой догадалась выправить патент на отбор из тюрем, лагерей, детских домов, школ специального назначения детей и молодых жен врагов народа, а также имела право арестовывать тех, кому удалось скрыться от ареста инквизиции. Мир-Джавад деятельно помогал ей в этом. И Бабур-Гани процветала. Она открыла шикарный дом свиданий в столице, рядом со дворцом эмира, и филиалы во всех крупных городах страны. Деньги текли к ней рекой и, несмотря на то, что Мир-Джавад более половины дохода забирал себе, часть отдавая Атабеку, и приходилось давать «бакшиш» всем большим начальникам, Бабур-Гани стала одной из самых богатых женщин страны. И чем больше власти сосредоточивалось в ее руках, тем страшнее она становилась. Власть развращает, а ее тяготы редко кто несет с достоинством…

…Ночью Бабур-Гани проснулась от легкого шороха. Сунув руку под подушку, Бабур-Гани вытянула «вальтер» и взвела его на бой. Она видела в темноте, как кошка, так же и слышала, поэтому сразу же заметила ловко двигающуюся тень. Тень складывала в плетеную корзинку самые ценные вещи: старинную бронзу, хрусталь, серебро, небольшие картины, и Бабур-Гани с усмешкой отметила, что у вора хороший вкус, он отличал даже подделки и ставил их на место.

Бабур-Гани включила общий свет и наставила на остолбеневшего воришку пистолет.

— Поставь все на место, негодяй, при свете тебе легче будет это сделать, ты…

И здесь Бабур-Гани осеклась, привыкнув к яркому свету, она увидела, как красив юноша. Семнадцатилетний красавец с досадой посмотрел на пистолет, затем спокойно, не торопясь, все расставил по своим местам, так же бережно и аккуратно. Закончив расстановку, он равнодушно спросил:

— Мне можно уйти?

Бабур-Гани рассмеялась, так ее восхитила наивность юноши, а что это именно наивность, а не самообладание, она тоже сразу поняла, видела людей насквозь, опыт-то огромный.

— Садись за стол, авторучка у тебя в кармане, я вижу, лист бумаги возьми в ящике стола и все мне напиши: кто ты, кто послал, что делал в моем доме…

Юноша прервал ее:

— Нет, вызывай полицию!

Бабур-Гани вновь засмеялась и вылезла из-под шелкового одеяла, а так как она спала всегда голой, то юноша от ее ослепительной наготы остолбенел, в буквальном смысле этого слова. Тело Бабур-Гани не уступало иным двадцатилетним, несмотря на все сорок лет, она умела себя холить и знала, как сохранять молодость.

— Дурачок! — ласково сказала она юноше. — Я сама себе полиция, я сама себе прокурор, я сама себе суд. Садись и пиши то, что я от тебя требую, да ничего не бойся, это только для меня, никто не узнает…

Юноша колебался, очень ему не хотелось писать.

— И потом выбора у тебя нет: или ты напишешь то, что я от тебя требую, прошу, если тебе это хочется, или пристрелю на месте. Решай, красавчик!

Вор пристально посмотрел в глаза Бабур-Гани и прочел в них подтверждение ее словам. Заколдованный ее наготой и недвусмысленной угрозой, юноша сел за стол, достал бумагу и дрожащей рукой написал все, что она требовала, а голая Бабур-Гани стояла рядом и внимательно следила, чтобы он ничего не пропустил.

— Имя главаря банды укажи обязательно!

Как только юноша закончил признания, Бабур-Гани ловко выхватила у него из-под руки исписанный лист и спрятала его в свой сейф.

— Здесь он будет в полной сохранности!

Затем подошла к сидящему юноше поближе.

— Тебе не кажется, что неудобно быть одетым рядом с голой дамой? Раздевайся живо!.. Не стесняйся, не стесняйся.

Юноша медленно, стыдясь и краснея, стал снимать с себя одежду, а Бабур-Гани наслаждалась его замешательством, предвкушая очередное наслаждение. Юноша разделся до трусов и замер в нерешительности, заалев от смущения.

«Да он, кажется, девственник!» — с удовольствием подумала Бабур-Гани и решила «помочь» юноше.

— Повернись спиной!

Вор повиновался.