До меня только сейчас дошло, что если я окончательно выпихну голову из камеры, то дыра освободится! И в неё сможет пролезть такая тварь, по сравнению с которой оскаленная рогатая обезьяна покажется девочкой на утреннике.
Подтверждая мои слова, обезьяна дёрнула головой и чуть не утащила меня за собой в дыру. Я опять уперся ногами в пол и изо всех сил принялся тащить обезьяну обратно.
— Держи, не выпускай! — подбадривал из-под кровати мыш.
Да где же эта грёбаная охрана? Кажется, мне обещали, что в тюрьме я нормально высплюсь. Опять кинули?
Дверь камеры со стуком распахнулась.
— Тащи его сюда, перекидыш!
Я упёрся ногами в стену и поднажал.
Что-то свистнуло возле моего уха, и на башку демона опустилась здоровенная кувалда.
Демон хрюкнул и окаменел.
Каменные рога в моих руках сухо хрустнули и обломились. Я больно шлёпнулся жопой на пол.
— Ну вот, такую скульптуру испортил! — укоризненно пропищал из-под кровати мыш.
За стеной раздавались глухие удары и обиженно взвизгивали демоны. Видимо, охрана наводила порядок.
Рядом со мной, сжимая кувалду, стоял сам начальник темницы.
— Ты как, перекидыш?
Охрененно, бля!
Я с интересом покосился на кувалду. На деревянную ручку была плотно насажена серебряная болванка весом килограмма четыре.
— Нравится? — спросил начальник темницы. — Магический молот! Рукоять — чистая осина! Лёгким прикосновением глушит любую нечисть.
Я перевёл взгляд на окаменевшего демона. На его голове виднелся отчётливый отпечаток кувалды. Да уж, бля, волшебство!
Начальник темницы озабоченно осмотрел дыру в стене.
— Ремонта на двадцать золотых, не меньше, — проворчал он. — А казначей опять сметы урезал. Жаба жадная! Вот бы к нему в сокровищницу этого демона выпустить! Перестал бы на темнице экономить. Хотя… Можно демона из дыры не вынимать! Растворчиком обмажем, оштукатурим, и порядок! А? Как думаешь, Немой?
Я думал только о том, как мне хочется спать!
— Ладно, Немой, ты отдыхай! — сказал начальник темницы. — Тебе ещё утром с Сытиным разговаривать. А это, брат — трудное дело! Смотри, не ври ему. Он людей насквозь видит.
За стеной было тихо. Демонов то ли увели, то ли плотно упаковали в смирительные рубашки. Я растянулся на койке. Мыш повозился под кроватью, потом мягко прыгнул на матрас и устроился рядом. Я уставился в потолок, и перед глазами опять поплыли странные картинки.
— Мать твоя знахарка была. Колдунья. Никого не боялась — ни богов, ни нечистой силы.
Дед Никей смеётся надтреснутым хохотком. Немой, раскрыв рот, смотрит на деда. Дед никогда его не бьёт, и часто с ним разговаривает. Вот и сейчас рассказывает о матери, которую Немой помнит уже плохо.
В деревне к ней относились осторожно. Она пришла неизвестно откуда, одна. Уже беременная. Поселилась в пустой избе, на отшибе. Хозяева избы померли от гнилой болезни. Потому никто к избе и не подходил, даже на дрова разобрать боялись. Хотели сжечь, да махнули рукой — как бы огонь на деревню не перекинулся.
Когда мать там поселилась — в деревне решили, что она тоже скоро помрёт. Но она не померла, да ещё и ребёнка родила. Немого, то есть. Блядь, короче — меня.
Как-то у соседей заболела корова. Перестала есть, молоко пропало. Только мычала жалобно, тоскливо.
Корову уже хотели резать на мясо, но тут пришла мать. Отодвинула растерянного хозяина с ножом. Зажгла пучок сухой травы, подымила по углам тёмного хлева. Потом развела в воде толчёный порошок и дала корове пить.
На следующий день корова хрумкала сено. И даже молока с неё надоили. Но мать велела это молоко вылить. И ещё неделю поила корову странными порошками.
Рано утром меня повели в кабинет начальника темницы. Даже позавтракать не дали!
Начальника не было. За его столом сидел Сытин. Выглядел он уставшим, под глазами залегли тени.
— Всю ночь не спал, — пожаловался Сытин. — В Кузнечном конце банники барагозили. Ты представляешь, Немой — кузнец один придумал в бане брагу поставить! Говорит — тепло там! Ну, не дурак? Банник запах учуял и брагу нашёл. Да ещё и приятелей позвал. Всю ночь пировали, а под утро до драки дошло. И баню спалили! Хорошо, на дома огонь не перекинулся! А у вас тут что? Говорят, ты демона за рога поймал? Не испугался?
Я помотал головой. Сытин взял со стола серебряный колокольчик и позвонил. В дверь немедленно протиснулся конвоир.
— Принеси нам пожрать чего-нибудь, — сказал ему Сытин. — Да побольше.
— Сделаю, Василий Михалыч! — кивнул конвоир. — Водочки нести?
— Вы охренели что ли? Какая водка с утра пораньше? Мне ещё к князю на доклад сегодня. Распустились, бля!
— Виноват! — побледнел конвоир.
— Чаю завари, — успокаиваясь, сказал Сытин. — Из этой, как её? Забываю всё время.
— Из Индии? — спросил часовой.
— Да, точно! Вот хорошая страна, хоть и дикая. Голые ходят, одним рисом питаются. Но чай у них — это что-то! Бодрит так, что глаза на лоб лезут. Пробовал чай, Немой?
А я взял и кивнул машинально. Пили мы в десанте эту бурду жидко- жёлтого цвета.
У Сытина от удивления глаза на лоб полезли.
— Это где ты его пробовал? В кабаки пока не завозили, вроде!
Бля, опять спалился! А Сытин хорош — на такой ерунде меня поймал.