Охота на нежить

Кузнеца отнесли в тот же сарай. Прошка притащил с сеновала две охапки сена, кинул пленникам. Я пока осмотрел сарай — нет ли чего острого, чтобы разрезать верёвки. Нашёл ржавую обломанную косу, забрал с собой.

В этот раз никто не позаботился принести нам корзину с едой. Поэтому поужинали тем, что нашлось в доме — черным хлебом и овощной похлёбкой. В мешке у Прошки завалялось вяленое мясо. На закуску пошёл собранный болотником мёд.

После ужина я свалил на сеновал, достал из кармана зеркальце и вызвал Сытина.

— Ну что, Немой, одолел мару? — весело спросил Сытин.

— Одолел.

— Давай подробно — что как было?

Я в подробностях рассказал Сытину про бой с марой. Сытин изумлённо покрутил головой.

— Ну, ты даёшь, Немой! Высушить мару и налепить из неё крыс — до такого ещё никто не додумался. Это я тебя хвалю, если что. Молодец, справился! Яйца точно все разбиты?

Я вспомнил, с какой жадностью крысы разоряли гнёзда, и уверенно кивнул.

— Д единого.

— Хорошо. Что думаешь делать с Архипом?

— Ну… в Старгород отвезу, наверное.

— На кой хер?

— В смысле? Его судить надо!

Сытин в зеркале прищурился.

— И кто, по-твоему, должен его судить?

— Князь.

— Логично мыслишь, Немой. А ты у нас кто, напомни?

Бля!

— Я тебе так скажу, Немой, — задушевно продолжал Сытин. — Князь Всеволод очень удивится, если ты его такой хернёй озадачишь. А бояре и все прочие намотают на ус. Понял?

Я подумал и кивнул.

— Понял.

Поговорив с Сытиным, я вызвал Глашку.

— Немой! — обрадовалась она. — Ты когда приедешь? Я уже заждалась.

— Послезавтра, — улыбнулся я. — Завтра дела доделаем — и сразу в Старгород. А ты чего сама не звонишь?

— Ну… дядя Вася мне сказал, чтобы не отвлекала тебя от княжеских дел, — смутилась Глашка.

Ни хера себе! Ни за что бы не поверил, зная Глашкин характер. А Сытин нашёл к ней подход.

— Ладно, — перевёл я разговор. — Что там у вас происходит? Ты где вообще?

— Дома, — ещё больше смутилась Глашка. — Михей по делам уехал, а я одна сижу.

Мы ещё немного поговорили. Я пообещал непременно позвонить завтра и отключился.

Бля!

Похоже, пора что-то решать, Немой! Девка сама не своя. Да и понятно — ты молчишь, как пень, а сама она навязываться не хочет. Ты же у нас князь невъипенный!

Я чуть было не вынул зеркальце снова. Но решил отложить разговор до возвращения. Глаза в глаза — так оно лучше будет.

Поворочался с боку набок, поудобнее устраиваясь на сене. Здесь заночевать, что ли?

Сено зашуршало. Из него вынырнул Мыш.

— Слушай, Немой, — сказал он. — Поговорить надо.

— Давай!

Я обрадовался возможности отвлечься.

— Тут такая ерунда, — смутился Мыш. — Короче, у Марьи в подвале мышка одна живёт. Ну, и это…

— Мыш! — заржал я. — Ты опять за своё? У тебя же семья в Старгороде!

— Да это случайно получилось! — развёл лапами Мыш. — ты только не ляпни никому. А то, знаешь… я не объяснюсь потом.

— Это уж точно, — ухмыльнулся я. — Ладно, я — могила. А на фига ты мне вообще это рассказал?

— Как на фига? Мы же скоро уедем. А она тут одна останется, с детьми. Детей кормить надо.

— Ипать, Мыш! Как ты успеваешь только?!

— Ну, оно как-то так получается, — вздохнул Мыш. — Слушай, Немой! А нельзя ли им какое-нибудь содержание от князя, а? Им много не надо! А я бы их навещал.

— Можно, конечно, — согласился я. — Только я его из твоего жалованья вычитать буду. По справедливости.

Я ещё немного полюбовался страданиями Мыша, потом сказал:

— Ладно! Что мы, не договоримся, что ли? Всё решим, Мыш, не переживай! А может, их тоже в город перевезти?

Мыш почесал в затылке.

— А можно?

— Да почему нет-то? Там они у тебя под присмотром будут. У Марьи и поселятся. Она их не обидит.

— Спасибо, Немой!

— Да не за что, — ухмыльнулся я. — Но ты давай, завязывай с этим блядством, философ. Старгород не резиновый.

* * *

Мы поднялись спозаранку — солнце только-только карабкалось из-за горизонта в затянутое прозрачными облаками небо. Ночь выдалась ветреная, и облака словно размазало по небосводу тонкой рваной пеленой. К утру ветер утих, и теперь облака висели почти неподвижно, еле заметно уплывая к западу.

— Ильюха, — сказал я Марьиному сыну, — пробеги по деревне. Пусть к полудню народ соберётся у мельницы. Будем решать, что делать со старостой и кузнецом.

Джанибек неторопливо седлал лошадей. Лошадь Архипа он снова запряг в телегу, и она стояла, смирно повесив голову.

Мы с Прошкой пошли проверить арестантов.

— Не боишься, Немой, что они между собой сговорились за ночь? — спросил меня Прошка.

Бля! О такой херне я как-то не подумал. Тоже мне, следователь херов!

Мы подошли к сараю и прислушались. Внутри было тихо. Я отодвинул засов.

Кузнец лежал на спине, запрокинув голову. Нос его заострился, глаза и рот были открыты. Лицо посинело. На шее виднелся кровоподтёк.

Связанный Архип сидел в углу. Увидев нас с Прошкой, он отодвинулся глубже и захрипел:

— Это не я! Он сам! Я звал, а вы не слышали. А я не мог помочь — руки-то связаны! Это вы в его смерти виноваты!

Прошка потащил из ножен саблю.

— Щас я его!

Внутри меня что-то успокоительно зашептало — пусть Прошка разберётся с этим гадом! Тебе только кивнуть, и всё. Дело будет сделано, и не твоими руками.