Таровицкая вскидывает руки, пуская огненную стену на боевую пятерку, с которой сползают личины приглашенных. И кто-то верещит, катится, а кто-то молча оседает грудой костей.
Гудит стена, не выдерживая удара. Сыплется мрамор.
Визжат девушки.
И хмурый недовольного вида мужчина отталкивает от себя пухлую женщину в кружевах. Он ставит руки на эту стену, будто пытается удержать ее, и трещина замедляет бег. А наверху, на балконах, скачут всполохи ударов.
Пахнет кровью.
И болью.
Анна Павловна, коснувшись перстенечка, берет за руки супруга, и вот уже вдвоем вплетают собственную силу в нити ледяного купала, а заодно уж тянут и водную силу из мятежника.
Его Лешек разглядеть не успевает.
Человек вдруг падает, давится криком, превращаясь на глазах в иссохшее чудовище.
— Страшно, да, — соглашается тот, другой, который идет по полу, а чудится, что по костям. — Смута всегда страшно… и кто бы из нас не победил, ему придется устраивать похороны.
— Чего тебе надобно?
— Шапку отдай, — попросил самозванец, руку протянувши, с клинком черным, от которого нить тянулась. — Вам она все одно без надобности.
— А тебе, стало быть, нужна?
Он кивнул и руку не убрал.
…рушится декоративный балкончик, и кто-то, на нем задержавшийся, падает. Как оседает на пол, молча, медленно, все еще упрямо хватаясь за жизнь, тот мужчина в грязном уже мундире.
— Зачем? Что в ней такого…
— Тебе ли, силу родовую оседлавши, спрашивать? — он был похож на Лешека, правда, пожалуй, потоньше, поизящней. И черты лица знакомые. Не как в зеркало глядишься, отнюдь, скорее как семейный альбом смотришь. — Знаешь, что смешно? Они все здесь полагают, что мне корона нужна. Они меня растили с мыслью, будто бы престол — это верх мечтаний. И было время, когда я думал именно так… когда исходил от ненависти, понимая, чего лишен. Точнее, не понимая.
Светлые глаза.
Правильные черты лица.
И тени людей, сквозь которые проходит маг императорской силы, запретного знания. Здесь, в мире ином, почти ничего не меняется, разве что люди видятся яснее. Вот и он, темный в сути своей, виден. А еще нити, которые протянулись от него во все стороны, привязывая душу ко дворцу.
Сам неужто не чувствует?
Не замечает?
— Пожалуй, лет до десяти я был счастлив, — он остановился в шагах трех, заслоняя собой кипевший бой. И лишь эхо силы долетало до Лешека, но и по нему можно было увидеть многое.
…престарелая матрона выплетает щит, пытаясь укрыть за ним дебютанток.
Чей-то предсмертный вздох, только чей… наши, чужие… люди, которым вновь было мало, стало быть отец допустил ошибку.
И не одну.
Лешеку на них учиться, чтобы не позволить…
— Пока думал, что такой же, как все… мои братья… сестрица… ты ее знаешь. Правда, хороша? Особенно, если змеев камень на шею повесить. И главное, что никто, ни один менталист, не почувствует дурного. Это ж просто камешек, обыкновенный, силы в нем ни капли, а уж что силы разными бывают…
Кривая усмешка.
— Чего тебе надобно? — Лешеку хватает умения отрешиться.
Заставить себя не слышать.
Крики… кто-то молит о помощи, а кто-то — о пощаде. Кто-то ругается, зло, а кто-то с молчаливым остервенением выплескивает силу, понимая, что не стоит ждать милости, что жертвы давно уже определены. И вот обрываются нити жизни некоторых, кого успела коснуться милость императрицы… что ж поделаешь, магия усиливает действие многих ядов.
Жаль, что не всех.
…суда не будет. Слишком уж много оказалось тех, кто готов был рискнуть. И над этим тоже придется подумать.
— Чего надобно… сложный вопрос. Сперва я хотел власти. Я думал, что взойду на трон, положу на голову растреклятую шапку и буду править. Всенепременно мудро. Никто не идет к трону с мыслью, что станет бездарным правителем.
В этом есть свой смысл.
Только еще чья-то жизнь обрывается, и это не добавляет Лешеку спокойствия. Правда, отец в городе, с войсками. Мать…
— Знаешь, мне повезло, что я менталист… хороший менталист, с высоким уровнем эмпатии. Ты не поверишь, какое количество менталистом напрочь эмпатии лишены. А это как… не знаю, глухому быть при орлином зрении. Вроде бы и хорошо, а толку мало… мне говорили, нашептывали то одно, то другое, то третье. Много ли мальчишке надобно, чтобы в избранность свою уверовал? Чтобы смотрел на прочих, как на игрушки… они отчасти игрушки и есть. Взять мою сестренку. Мучилась-мучилась, а все равно терпела. Жалела меня, разнесчастного. Вот скажи, это нормально?
— Не знаю.
…войска давно уже вошли в Арсинор, подавляя и те вялые очаги мятежа, которые еще остались. Однако войска не способны уберечь от слухов.
А слухи, что император погиб, будут.
Дальше… смута, страх людской, и вот уже сама армия готова склонить голову перед самозванцем. Лешек не знал, чей это план, однако согласился, что тот хорош на диво.
— И я не знаю. Наверное, если бы не она… если бы не такие, как она, я бы стал тем, кем меня хотели видеть. Я попал в Университет, всецело уверенный, что стою выше прочих.
— Звать-то тебя как?