Охота на охотника

Больным крайне полезно отдыхать на водах. А она аккурат нездорова. И мысль эта показалась вдруг донельзя удачной. Хелена живо вообразила себе морской берег, пусть осенний и стылый, но тем лучше. Отдыхающие разъедутся, курортный город утратит летний лоск, зато появится настоящее его лицо.

А море…

Море вздохнет с облегчением, избавившись от купальных кабинок и прехорошеньких, кукольных будто, лодчонок. Оно будет играть водорослями, выплевывать на берег тяжелые камни, среди которых нет-нет да и сыщется кусок янтаря.

Картина показалась до того привлекательной, что Хелена едва сдержала желание немедля вернуться в дом. Она сегодня же прикажет паковать чемоданы и…

…тот городок аккурат близ моря расположен.

— Ты будешь молчать. Я… тоже стану молчать, — Лизавета теперь смотрела без усмешки, и под взглядом ее делалось неловко. — Тебе выправят документы на другое имя… скажем, вдовы.

Вдовы?

Почему бы и нет.

На стылом морском берегу вдовам самое место. И быть может, Хелена до того проникнется тишиною зимнего — а на зиму она тоже останется — моря, что прикупит небольшой дом.

Вдова.

Смешно.

И грустно.

А главное же слово на редкость подходящее.

Вдова.

Она повторила его про себя снова. И еще раз. И убедившись, что при повторении слово не утратило и толики своей неприметной прелести, согласилась. Вдова — это хорошо…

…но порой весьма и весьма удобно.

Эпилог

Эпилог.

От рыжих волос пахло типографскою краской, пятнышко которой осталось на щеке, и Димитрий не удержался, дотянулся, стер.

— И все равно, — Лизавета упрямо мотнула головой. — Я не понимаю, что тебе не нравится? Вы хотите популярности, но при том совершенно не хотите открываться людям. Придумать сказку? Это, конечно, можно, только у тебя эту сказку целый департамент думает. Не подскажешь, получается?

Димитрий развел руками.

Когда она злилась, то становилась будто бы выше ростом.

— Так ведь… вчера отчитались, что материалы поданы.

— Поданы, — неожиданно спокойно согласилась Лизавета. — Материалы… ты их читал?

— Нет.

— А мне пришлось.

Она крутанула колечко на пальце, как делала всегда, нервничая. И стало быть, зря Димитрий поверил Войтеховскому с его уверениями, будто бы все сделано в лучшем виде.

— И как? — осторожно поинтересовался Навойский, на всякий случай отступая к двери.

Норов у невесты был… неспокойным.

— Как? — Лизавета нахмурилась. — И вправду хочешь знать, как? А вот так… Его императорское Величество бдит.

— В смысле?

— Про смысл у своих спрашивай. Я тебе цитаты даю. Бдит о народном благе денно и нощно. Особенно, полагаю, нощно. Ночами оно вообще как-то бдеть сподручней. Особенно о народном благе…

— Лизанька!

— А еще Его императорское Величество челом высок.

— Гм…

— Голос его грозен и вызывает в душе человеческой верноподданическое трепетание…

Димитрий закрыл глаза.

Да. Определенно. Этот опус следовало прочесть до того, как он ушел к Лизавете.

— А у наследника многообещающий взор, пронзающий душу до самой печени. И я тебе клянусь, что так оно и было написано, мол, до самой печени. Там еще есть длань, которая простирается над миром. И прекраснодушное очарование императрицы. Они у тебя вообще в школе учились? Это же… я понимаю, что вам нужно представить Императора народу, что хотелось сделать это как-то… более-менее патриотично, но не до такой же степени! А это еще… как там было… что-то про приступ горячей народной любви. Это у лихорадки приступы бывают. И у холеры… в общем, уточни у Одовецкой.

Она махнула и опустилась на скамью.

— Как хочешь, но это я в печать не пущу… это бред! И если ваши газеты его печатают смиренно, то не значит, что и я буду!

— Не будь.

— И не хочу… у меня, между прочим, репутация только складывается… два нумера всего вышло…

…и каждый дался немалой кровью.

А уж цензура и вовсе едва ль не открыто обвиняла Навойского в преступном попустительстве, но…

…к газете приглядывались.

Читали.

И сколь Димитрий знал, второй выпуск пришлось допечатывать.

— Ты попросил освободить полосу. Я выкинула материал, а взамен… — она махнула рукой.

— Извини.

— Не извиню.

— Извинишь, или я тетушке нажалуюсь.

— Это нечестно!

— Зато действенно… — Димитрий взял невесту за руку. Пальчики дрогнули. — Может, сама возьмешься? Помнится, со Стрежницким у тебя весьма душевно вышло… неизвестные герои Смуты…

Лизавета фыркнула и порозовела. Правда, сказала смущенно весьма:

— Он на меня до сих пор волком глядит, хотя я и фамилии не упоминала…

…будто кому-то она надобна.

— За погляд денег не берут, а что до фамилии, то… мои остолопы хотели как лучше, но, похоже, слегка перестарались… и все-таки писать придется. Сама понимаешь.

Газета, хоть и именовалась независимой, — чему, правда, не особо верили в свете, хотя и кивали, соглашаясь, мол, независимее некуда, — но существовала на казенные деньги, выделенные окольным путем. Всех этих казначейских хитростей Навойский и сам до конца не понимал, но, главное, работало.

Станки запущены.

Номера вышли и, пусть особой выгоды пока не принесли, однако перспективы открывались презамечательнейшие.

— Или вот про границу еще…

— А про публичные дома твои не пропустили, — пожаловалась Лизавета.