Возвращение в Арсинор, показавшийся сперва волшебным, а после душным…
…ваше императорское высочество, так не подобает…
…нельзя.
…невместно.
…никак невозможно.
Сети запретов, уложений и правил, в которых Александр задыхался. И боли, вернувшиеся вдруг. И Одовецкая, сделавшаяся мрачной:
— Вы уж решите, вам сын живым нужен или титулованным, — бросила она кому-то.
И море вернулось.
А с ним наставники, другие, более требовательные, но и… способные. И Александру понравилось учиться, однако о море он не забывал, и как только представилась возможность…
…ему не мешали.
То ли из опасений, что болезнь вернется, то ли просто привыкли, что он делает, чего душа пожелает. Главное, что «Быстрый» с достоинством принял молодого офицера, Александра Дышина.
…он увидел и край моря, и земли, и людей, эти земли населяющих. Он нырял в горячее море, касался теплого дна и каменных цветов, в котором прятались удивительные рыбы. Он плавал с акулами и заглядывался на касаток.
…чувствовал под ногами палубу китобоя.
Выходил на сизые льды.
Море помнило. Хранило.
…и отпустило, когда пришло время.
— Я не сразу-то узнал, про смуту-то… мы аккурат в Яшмовом заливе зимовали, ждали, когда по северу навигация откроется. Там-то тишина мертвая. После уж прошли проливом Ветров, выбрались по весне к Марсану. А тут новости… революция в Арсийской империи. Бунты. Низложение государя, — отец поднялся и, подойдя к окну, остановился подле него. Оперся могучими руками на подоконник, и показалось, что тот затрещит, прогнется, не выдержав весу монаршьего. — Следом и о расстреле. Я поверить не мог долго, что оно так вышло, что Николаша допустил…
Его императорское величество стиснули кулак.
— Само собой, я велел собираться, благо, были люди, знавшие, кто я. Да и бритты крепко перепугались. Одно дело смута, кого она не обошла, а другое — революция, небось, у них на островах тоже далеко не все довольны. Помогли перебраться через Капское море, пристать в Гармне… там уже дальше проще. Связаться с нужными людьми… сложнее всего было убедить Вышняту, что я и вправду нашей крови. Нет, он знал, что цесаревич Александр не помер, как многие говорили, но вот знать — одно, а знакомым быть другое. Ничего, сговорились, а там уже…
…война.
Долгая и кровавая, захватившая весь и без того ослабленный край. Она прокатилась, пронеслась железным зверем, разоряя земли. И длилась, длилась, и не было ей ни конца, ни края. Гуляла казачья вольница, перекидываясь от законного императора к смутьянам и обратно. Пользуясь тем, что власть ныне у оружных, грабила и мучила.
Не дальше ушли разбойничьи ватаги.
Иные стянулись, объединили одичавших людей, движимых одним лишь желанием — убивать всех.
Ярились смутьяны, силой устанавливая власть свою.
Да и императорские войска отнюдь не всегда могли позволить себе такую щедрость, как милосердие.
— А потому… я долго ждал… я отправил людей раскопать могилу брата… правда, — щека у императора дернулась. — Они сожгли тела, а потому мало что уцелело. Я не буду лгать, что узнал… и да, верно, могло случиться чудо, и расстреляли не Николашу, но… кого тогда? И куда подевался он? Девочки? Нет… я ждал. Я искал. Я надеялся найти хоть кого-нибудь… сам понимаешь, без наследников династия слаба, а искушение устроить новую смуту велико.
Лешек кивнул.
— Значит…
— Я не говорю, что невозможно… я все ж так и не решился задать вопрос Книге. Хотел, верно, но… столько крови было пролито, что я просто-напросто не смог еще, собственными руками… ждал. Платил магам. Искал. Но впустую. Сейчас вот думаю, что стоило поговорить с теми, кто был при цесаревнах. И говорить не мне. Сам понимаешь, я все ж не тот человек, с которым стали бы обсуждать дела сердечные.
— Сердечные?
Лешек нахмурился. Вот только дел сердечных стародавних ему для полного счастья не хватало.
— А сам подумай, если бы спаслись все, незамеченным оно бы не осталось. Да и пятерых удержать от глупостей куда как сложнее, нежели кого одного…
Лешек, подумавши, вынужден был признать правоту отца.
И вправду… с одним человеком сладить проще. И увезти куда, и укрыть, и после…
— Да и почему она не объявилась? Я, конечно, не был частым гостем при дворе, но девочки меня знали, не стали бы опасаться. Значит, дело не во мне… — Александр отступил от окна, развернулся, заложив руки за спину, и прошелся вдоль стены. На ней, отделанной темно-зеленой тканью, висели абордажные морские сабли, пара кистеней и даже шерстопер, которому скорее место было бы в оружейной, нежели в царевом приемном кабинете. — Дело в собственном ее нежелании. А отчего оно могло возникнуть? На что женщина поменяет и долг свой, и права, и саму свою жизнь? Только на любовь… девочки… они были очень романтичными.
— И ты думаешь…