Охота на охотника

— Меня целители вообще пугают, — признался Лешек. — Есть в них что-то этакое… жуткое до невозможности. Вот, бывало, глядят и думаешь, то ли они лечить тебя хотят, то ли вскрывать…

— Твоя правда. Значит, не глянулась.

Лешек вздохнул.

Молодая Одовецкая пахла морской солью и еще сталью, а железо… оно было в камне, но все одно было чуждым камню.

— Она тогда не была столь известна. Разве что скандальным разводом, после которого от нее отреклась собственная семья. Кажется, некоторое время она жила при монастыре, а после уж ее пригласили и на меня глянуть. Мне повезло…

Отец замолчал, впрочем, ненадолго.

— С позволения матушки Одовецкая увезла меня к морю. И не знаю, что она сделала… знаю, стоило это ей немало, потому как не бывает бесплатных чудес, но я выжил. И прожил этот клятый год, а потом еще один и еще… до пятнадцати лет я жил, как будто каждый день мой был последним. И сам понимаешь, что, хотя матушка меня и навещала, но… никто, даже она, всерьез не рассчитывал, что я не только выживу, но и когда-нибудь примерю корону. Да, меня учили. Грамоте и счету, языкам немного и прочей малости, без которой и вовсе невозможно обойтись. А в остальном я был представлен сам себе. И не скажу, чтобы сие меня сильно расстраивало.

Глава 5

Глава 5

Он помнил берег моря.

Песчаную косу, которая вытянулась, раскинулась, подставляя белесый бок ветрам. Помнил само море, когда синее, когда сизое, порой спокойное, ластящееся. Бывало, подберется к самым ногам, лизнет кожу и отступит, играючи, маня за собой. А после брызнет соленой искрой и покатится, покатится, слизывая и песок, и ветки.

Море приносило дары.

Пустые раковины, куски досок и однажды даже бутылку, про которую цесаревич Александр сочинил целую историю. В ней было место пиратам, сокровищам и храброму юнге…

…о море он читал.

И слушал напевы его, часы проводя на берегу. И никто из челяди, которой полон был маленький их домик, не пытался помешать цесаревичу. Разве что Одовецкая имела обыкновение выходить с книгою. Она садилась на плетеное кресло, поправляла шляпку и книгу открывала, и делала вид, будто читает.

— О чем ты думаешь? — спросила она как-то, когда читать надоело. А может, дело было не в книге, но в письме, заставившем Одовецкую морщиться, будто бы у нее болело что-то. Письмо цесаревич видел, и то, как Одовецкая его читала… и гримаса ее ему не понравилась.

— О море. Что за его краем? — цесаревич бросил камушек, и тот ушел в воду, вместо того, чтобы прыгать.

— Смотря за каким краем.

Одовецкую он, мальчишка диковатый и по мнению многих чересчур уж разбалованный волей, пожалуй, любил. Она никогда не пыталась занудствовать, как его учителя. Не охала и не ахала, как престарелая кормилица, не говорила, что он мал еще и чего-то там не понимает.

К титулу, о котором, справедливости ради, вспоминали не так уж и часто, она тоже не взывала.

— Хочешь, я принесу тебе книгу?

— Хочу.

И на следующий день они читали вдвоем. Только Одовецкая в своем кресле, а Александр — сидя на земле. Книга была о дальних землях и людях удивительных, что на тех землях жили.

— Понравилась? — спросила княгиня, когда он закрыл книгу.

И цесаревич кивнул. А после добавил:

— Жаль, я никогда не увижу их…

— Почему?

— Потому что я болен и умру.

— Кто тебе сказал? — спросила она.

— Все говорят. Когда думают, что я не слышу. Я не глупый, я все понимаю. У меня больное сердце и оно не излечится.

Она посмотрела так, внимательно, кивнула себе, собственным каким-то мыслям, и сказала так:

— Верно. Ты родился с больным сердцем. И живешь с ним. Бывает, что младенцы появляются на свет раньше положенного срока и, само собой, это не может остаться вовсе без последствий. Однако младенцы растут. Наш организм способен на многое, нужно лишь дать ему время.

Тогда он мало что понял, а Одовецкая усмехнулась и продолжила.

— Вспомни… не так давно тебе тяжело было ходить. Ты быстро уставал. И эта привычка сидеть возникла потому, что, когда ты добирался до берега, на большее у тебя не оставалось сил. Ты садился и мы отдыхали. Ты больше не устаешь, во всяком случае, не так сильно, но привычка осталась.

— И я… не умру?

Не то, чтобы смерть пугала. Александр слабо представлял себе, что это такое, просто все вокруг шептались, глядели с жалостью, и даже фон Гроттер, старый учитель арифметики, стоило сослаться на здоровье, смягчался, но…

— Когда-нибудь умрешь, — Одовецкая поднялась. — Однако, надеюсь, что случится это еще нескоро. Я уже говорила твоей матушке, что в моем здесь присутствии особой нужды нет. Твое сердце работает нормально, возможно, физически ты слабее сверстников, выглядишь много моложе и росту невысокого…

Это звучало обидно.

— Но все это поправимо. Правильное питание и умеренная физическая активность помогут…

…он запомнил.

И начал бегать по утрам. К косе и обратно. Нянюшки всполошились, а учителя единым фронтом выступили против Одовецкой, требуя прекратить этакое безобразие. Но княгиня лишь усмехнулась:

— Не делайте ребенка более больным, чем он есть…

Потом был матушкин приезд. И отец, который разглядывал Александра с некоторым, как показалось, удивлением.