Охота на охотника

– Фу-у! – сказал Зюмбюлев, вытирая обильный пот со лба, и тут же поинтересовался: – Ну у вас и шуточки! Сначала я вообще подумал, что этот ваш пилот глухонемой! Кстати, кто он вообще такой? И что это за язык, на котором он говорил? Вроде что-то знакомое, но в то же время непонятное!

– Вообще-то он марокканец, – чрезмерно нагло соврала Ката. – Прилично говорит по-французски и по-немецки, венгерский и болгарский понимает, но разговаривает на них плохо. Еще вопросы будут?

Ее собеседник молча внимал, явно переваривая услышанное. Вопрос, поверил ли он в то, что подобный мне блондин со славянской харей может оказаться марокканцем по национальности, да еще и столь заковыристо выражаться на непонятном наречии? Хотя, по-моему, в устах графини термин «марокканец» вполне можно было истолковать и как «француз из Марокко» – возможно, Зюмбюлев именно так и подумал. При этом чувствовалось, что теперь он непременно будет рассказывать своим потомкам, по поводу и без повода, сказочки о том, какие страшные и непонятные люди эти самые марокканцы. Если, конечно, проживет хоть сколько-нибудь долго, что при его роде занятий было вовсе не очевидно.

– Если вы согласны, – сказал Зюмбюлев, наконец-то выходя из ступора, – я прямо сейчас доставлю сюда к вам одного моего знакомого шкипера, который давно занимается подобными деликатными делами. Но, сразу предупреждаю – договариваться с ним об оплате будете отдельно! И лучше, если в этот раз обойдетесь без угроз и демонстрации оружия!

Я, чисто механически, отметил для себя, что слово «шкипер» по-болгарски звучит так же, как по-русски.

Ката сказала, что да, она согласна, после чего подняла со стула пальто и выложила на стол из его карманов затребованную сумму (как ей вообще удалось заранее предугадать возникший расклад, осталось для меня загадкой – могучая нечеловеческая интуиция или она таки знала примерные здешние ценники на такие услуги?) в виде невысокой горки банкнот различного достоинства. Примерно половина запрошенных Зюмбюлевым денег была выдана ему в фунтах стерлингов, остальное – в турецких лирах.

Господин Зюмбюлев, заметно просветлев лицом, два раза пересчитал это халявное богатство, а затем, попросив извинений, удалился в соседнюю комнату. Вернулся он уже без денег, торопливо застегивая пуговицы свежей, белоснежной сорочки.

Похоже, в доме он действительно был один. Жен, горничных или служанок для помощи ему не нашлось, и поэтому одевался он довольно долго, а мы сидели и ждали, слушая, как он возится и открывает шкафы где-то в соседней комнате. Наконец он предстал перед нами в дополнившем бриджи и сорочку темном лапсердаке и галстуке. В качестве обуви он натянул щегольские сапоги до колен, похожие на те, что обычно используют для верховой езды, но без шпор.

Затем он предложил нам пройти в соседнюю комнату, чтобы там, как он выразился, «подождать и отдохнуть».

Вслед за этим поскрипывающий сапогами Зюмбюлев быстро сходил куда-то на кухню и притаранил в соседнюю комнату поднос, на котором стояли тарелки с торопливо нарезанными копченой то ли говядиной, то ли бараниной, брынзой, хлебом и зеленью. Дополняли сей натюрморт две вилки, керамическая мисочка с несколькими краснобокими яблоками и персиками, глиняный кувшин (ну явно с вином) и два дорогих на вид (похоже, хрустальных) стакана.

Поставив харчи на покрытый белой скатеркой стол в соседней комнате, наш радушный хозяин сказал, что мы можем перекусить и поспать, пока он ходит, добавив, что, уйдя, он запрет нас в доме на ключ.

Графиня сказала на это, что не возражает.

Зюмбюлев заверил нас, что постарается вернуться как можно скорее. С тем он натянул шляпу, сразу же придавшую ему почти портретное сходство с кем-то из второстепенных персонажей (разных там цыган-конокрадов из числа корефанов Зобара) фильма «Табор уходит в небо», и вышел. Лязгнул запираемый замок на входной двери. Потом было слышно, как наш новый знакомый вышел из калитки и его скрипучие шаги удалились по улице куда-то в ту сторону, где были море и порт.

Перейдя в предложенную для дальнейшего отдыха и ожидания комнату, мы немного осмотрелись. Под потолком светилась лампочка, только абажур был из ткани золотистого оттенка. Занавески на окне были такие же, как в соседней комнате. А кроме стола, на котором стоял поднос с едой, в комнате имелись низкий диван в салонном стиле, обитый светло-коричневой тканью с орнаментом в виде чайных роз, и пара стульев.

Графиня присела на один из стульев и немедленно полезла в свой чемоданчик. Достав оттуда после непродолжительных, но хитрых манипуляций еще пачку денег (я так понял – в основном тех же британских фунтов), она рассовала банкноты по карманам пальтишка. После чего, словно нарочно, оставила чемоданчик лежать открытым на столе. Разумеется, не знающему о двойных стенках ее «угла» человеку было видно, что в нем не было ничего, кроме элементов женской одежды и бельишка. Интересно, на кого она рассчитывала эту мелкую дезинформацию?

Не найдя лучшего места, я аккуратно поставил «ППШ» в угол и присел на второй свободный стул.