Охота на охотника (СИ)

...ее страх.

Ее проклятье. Умер. Ушел. Его не стало. И первое время она не позволяла себе поверить в такое-то счастье. Тогда она часто просыпалась по ночам, несмотря на успокоительные настои. Лежала. Вслушивалась в темноту, не раздадутся ли знакомые шаги.

Не скрипнет ли дверь.

Не...

...он не позволял себе приблизиться, но и того, как смотрел, хватало, чтобы этот подспудный страх ожил.

- Я... - с его губ отходила нехорошая синева. - Должен признаться... это я... твоего мужа... бывшего... убил.

- Ты?

- Сесть поможешь?

- Лежи пока, - она погладила руку.

Морщинистая.

Но пальцы сильные. И кожа темная, обветренная. И шрам вот этот, ладонь пересекающий, она помнит преотлично. Сама тогда затягивала края широкой раны, но неумело еще, вот и остался шрам.

- Что тут... творится?

- Уже ничего... - Одовецкая огляделась.

Военные.

Целители.

И военные целители. Подобие порядка. Раненым помогают, кого-то вяжут, чтобы препроводить вниз, кого-то допрашивают, но спокойно, без суеты.

До них тоже черед дойдет, но после.

- Понятно... я... сперва... мне сказали, что ты после родов рассудком повредилась. Что бывает. Перегорела, вот и... я хотел видеть, приезжал, но не позволили. Дом под колпаком. Защита такая... я ломать побоялся, дурак.

- Почему дурак?

- Потому что понять бы мог, что неспроста... они мне, мол, покой нужен. Лечение. Я и поверил. Целители же... с-скоты... извини, их бы тоже... но только до него руки дотянулись. Потом... сказали, что ты совсем плоха... что... а тут слухи вдруг про развод.

Слухи ходили всякие и разные.

И Одовецкая знала, что большей частью самого неприглядного свойства. Но аккурат на слухи ей было плевать.

- Я тебя найти пытался...

- Не только ты, - она вздохнула и все же помогла этому невозможному человеку сесть. И ведь только-только полегчало, выровнялся ритм сердечный, а туда же... у него ведь не только с сердцем плохо. Печень откровенно увеличена. В желчном камни, а желудок в язвах.

Как можно запустить себя до такой-то степени.

- Я понял... ты вновь исчезла.

- Мне... помогли... матушка Никанора. Оказывается, она приходилась Николаю теткой. Она... посоветовала меня, когда Сашеньке целитель понадобился. Сказала, что и я исцелюсь, если в тишине и одиночестве, что монастырская лечебница - это хорошо, но не то, что мне надо.

Ему было легко рассказывать. И пожалуй, если им еще дано будет времени, - Господь, говорят, милостив, - Властимира расскажет.

О монастыре.

О лечебнице. И о царевиче, который был бледным больным ребенком. Никто не верил, что он выживет... и не выжил бы, но...

...ей самой тогда казалось, что жизни ее пришел конец и, стало быть, нет смысла трястись над душой. Поделиться? Глядишь, и поможет, глядишь, и позволит мальчику прожить день.

И два.

И еще с неделю.

Знал ли кто-то? Матушка, пожалуй, догадывалась. Она, верно, поняла что-то еще там, в лечебнице, потому и отослала Властимиру, пока та не раздала остатки своей глупой души всем, кому иначе не помочь. Она и обратилась к семье...

...расскажет о море.

Берегах.

О неспешной жизни, которая будто бы растянулась одним-единственным бесконечным днем. О том, что время все-таки лечит, и ей, пусть не сразу, но легче стало.

Александру тоже.

А там...

- Когда ты объявилась вновь, я испугался, честно говоря, - он вдруг обнял, прижал к себе. - Такая холодная. Равнодушная. Вся... в приличиях. Да я рядом с тобой икнуть лишний раз боялся, чтобы ненароком...

- Неправда!

- Правда, - и смеется, в глаза глядя.

Вокруг дымно.

И кровью пахнет, хотя целителей кровью не напугать. Кто-то где-то стонет, кто-то плачет, а он смеется.

- Я боялся, что ты опять исчезнешь...

- И наорал на меня.

- Со страху. Простишь?

- Давно...

- За сына... побоялся, что он, как я, поломанным останется... мы ж однолюбы...

Волосы седые.

И в глазах тоска, которую не убрать, не излечить. Смотреться в них, что в зеркало, только и зеркала давно уже не говорили правды.

- Кто ж знал, что и у него там любви не было. Он мне потом высказался, да...

Хоть бы отвернулся или же притворился умирающим. С умирающих вовсе никакого спросу, все-то им простится. И ему бы простилось.

- Мы и с ним повздорили... норов у меня... и у него, да...

А в груди ноет.

И слабость вдруг появилась, особенно в руках. Перед глазами поплыло, повело... так оно бывает, когда душу вновь делишь. В старых книгах предупреждали.

И обряд этот...

Не совсем, чтобы обряд. Нет нужды ни в свечах, ни в крови, только желание само и готовность уйти к Господу, если вдруг окажется, что души осталось слишком мало. Потому-то и запретили его.

Легко растратить.

Поддавшись ли жалости, испугавшись ли или по иной какой причине, но... душа восстанавливается. Это Одовецкая точно знает. И она давно уже не тратила свою, стало быть...

...просто возраст.

Усталость.

Скольким она уже помогла сегодня? Вот и тянет прилечь.

- А там и смута.

...опереться на плечо, которое подставляют. Прислониться, укрыться жаром чужого пламени. Главное, не думать, как бы оно все сложилось, если бы...