Охота на охотников

– И будь здоров! – Арнаутов протянул руку Каукалову. – Не кашляй, следи за температурой тела. Чтоб не падала. – Он снова засмеялся.

Рука у него была жесткая, крепкая, молодая – Каукалов не подозревал, что у старика может быть такое крепкое пожатие.

– Пошли! – Каукалов подтолкнул напарника к выходу, – нам только бы до метро добраться, а там мы, считай, дома.

– Постой-ка, – произнес тем временем старик Арнаутов, безразлично глядя куда-то в сторону, в темень ржавых боксов. Он беззвучно притворил дверь гаража и ловко, будто фокусник, защелкнул сложный замок. Когда Каукалов остановился, поманил его пальцем: – Подь-ка сюда!

Каукалов подошел.

– Ты, братец мой Иванушка, не обижайся, что я тебе столько заплатил, – сказал старик Арнаутов, – а заплатил я тебе много. Другие заплатили бы в два с половиной раза меньше, – это первое. Второе. Это я сделал только ради тебя. Третье. На будущее… Промышлять старайся не «жигулями», а бери иномарки. За иномарку получишь больше. И четвертое. Саньке моему не звони. Понял?

Не сразу дошло до Каукалова, что старик о внуке своем говорил. А ведь Санька – армейский корешок, закадычный друг по первому году службы. Хлебнули они тогда много – в основном горького, сладкое им не всегда даже к чаю перепадало. Их, двух москвичей, неизменно хотели унизить, называли «столичными лохами», посылали чистить гальюны, а потом, когда дед вызволил Саньку из армии и увез в Москву, Каукалову жить стало еще хуже.

– Не звони… Понял? – повторил дед Арнаутов.

– Понял, – произнес Каукалов тихо, – чем воробей ворону донял.

В проулке, когда вышли на свет, Каукалов достал из кармана деньги, отсчитал две тысячи, отдал напарнику.

– Держи! Как и договаривались.

Лицо Илюшкино едва приметно дернулось, взгляд сделался туманным.

– Так ведь же…

– Держи! – Каукалов снова ткнул ему деньги. – Дают – бери, бьют – беги!

– Давай поровну!

– Нет. Я же обещал, что ты заработаешь две штуки – две штуки тебе и даю.

– Ладно, – сказал Аронов, принимая деньги, – у меня найдется приемщик получше этого угря в галошах.

– А вот это – дело! – одобрил Каукалов. – Действительно, найди другого угря! Пусть он будет судаком, пусть будет щукой или язем, но более щедрой рыбой, чем старый мухомор.

Через два дня они взяли другую машину – «опель» редкого серебристого цвета, за рулем которого сидел улыбчивый редковолосый парень с красным носом и повадками «голубого» – он сразу положил глаз на Каукалова и очень внимательно следил за ним в висевшее над головой зеркальце заднего вида: поймав взгляд Каукалова, расцветал, словно красная девица. Каукалов сидел с непроницаемым, почти каменным лицом – делал вид, что не замечает. Аронов вальяжно развалился впереди, закинув на кожаное сиденье руку.

На этот раз направлялись в сторону Юго-Запада, ехали по угрюмой, пустынной набережной. Впрочем, пустота многолюдного города стала для Каукалова уже привычной; ошеломляла она лишь в первое время, а сейчас нет, сейчас уже не ошеломляла. Каукалов даже специально считал машины, попадавшиеся навстречу – их на всей длинной набережной оказалось лишь две: старая «Волга» с визгливыми тормозами и пьяно вихлявшая иномарка. Вел ее могучий битюг с тяжелым бритым затылком – явно чей-то охранник.

Каукалов неодобрительно покосился на битюга-охранника: «Вся Россия состоит из охранников, торговцев да бомжей. И еще – из банкиров. Никого больше в России, похоже, нет – только эти люди… Что происходит? – Он перевел взгляд на надушенный затылок водителя, чуть приподнял голову и встретился в зеркальце с источавшими сладкую тоску глазами «голубого», выругался про себя: – Тьфу, гнида!».

Машину «голубой» вел довольно ловко – имел опыт в этом деле, руль крутил едва ли не одним пальцем, поглядывая в зеркальце на Каукалова, двусмысленно хихикал. Каукалов сжимал в карманах куртки кулаки и мрачно отводил глаза в сторону черного немытого парапета, за которым тяжело плескалась вода невидимой реки.

«Ну, погоди-и, – думал он, мстительно стискивая зубы, – ну, погоди-и…»

Поймал себя на мысли, что почему-то испытывает к своим жертвам ненависть. И к первому водителю, несчастному, серому, как мышь, неприметному, и сейчас. Что это? Может, в его характере появилось нечто новое, то, чего раньше не было?

Водитель попытался с ним заговорить, но Каукалов сделал вид, что не слышит. Тот капризно надул губы и замолчал.