Охота на охотников

– Лучше бы ты бабу себе, сынок, завел. Мягкую, чтобы бок грела, а по воскресеньям пекла пироги.

– И этого барахла, ма, будет сколько угодно. Хоть ложкой ешь. Как грязи, – пообещал Каукалов, переворачиваясь на другой бок, носом к стенке, и закрывая глаза. – Всему свое время… Я же сказал!

– Философ! – жалостливо произнесла Новелла Петровна, поглядела на сына, как на больного, и закрыла дверь бедно обставленной, давно не ремонтированной комнаты.

Илюшка Аронов не дрогнул, когда Каукалов рассказал ему, что за «автомобильный бизнес» имеется в виду. Лишь большие библейские глаза его повлажнели, словно он собирался кого-то оплакать, но в следующий миг Илюшка вздохнул и повеселел:

– Как там, Жека, у Маяковского, помнишь? И вообще, что нам дедушка Владим Владимыч завещал? Все работы хороши, выбирай себе на вкус.

– Все буду делать я, – заявил Каукалов, – твоя задача – лишь обеспечивать страховку. Ладно? И все будет тип-топ!

Вечерняя Москва стала малолюдной, но это касалось только окраин города: в каком-нибудь Зюзине, Чертанове или Орехово-Горохове люди вечером боялись показывать нос из дома, ночью эти районы вообще напрочь вымирали – ни одной живой души, все кемарили в своих глухих углах, страшась пули и ножа. Центр же, напротив, оживился. Появилось много ночных забегаловок, кафе и кафешек, бистро, ничем не отличающихся от парижских, стеклянных будок с «хот-догами», полно залов с игральными автоматами и казино, на каждом углу стоят девочки с длинными голыми ногами, в коротких юбочках, с зазывными улыбками на губах. Центр – не окраина. В центре Москвы и ночью все бурлит и пенится.

Именно сюда, в расцвеченный веселый центр, приехали со своей мрачной, плохо освещенной, разбитой трамваями и грузовиками рабочей улицы, расположенной недалеко от Павелецкого вокзала, Каукалов и Аронов.

Огляделись. Их сейчас интересовало одно: частный извоз. Как частники берут пассажиров, делают ли они отсев – этого, мол, седока возьму, а этого, извините, не возьму. Как обговаривают оплату, есть ли у «извозчиков» с собою оружие – в общем, важно было знать все-все. А разные длинноногие красавицы с банками пива и пепси-колы, тусующиеся у Макдоналдса, бывшего ресторана ВТО и отеля «Националь», пареньки-зазывалы, готовые сыграть во что угодно, начиная с тюремной «буры» и кончая благородным покером, наперсточники, кукольники и прочая местная «шелупонь» Каукалова с Ароновым не интересовали.

На все свои вопросы Каукалов довольно быстро получил ответы, а главное, ему стало ясно: извозчики действуют каждый по себе, единой организации у них нет, и вообще они соперничают друг с другом… Поразмышляв немного, Каукалов решил сегодня же устроить своему напарнику «боевое крещение».

Минут через сорок он высмотрел одного извозчика – вислоносого, с унылым взором дядю, притершегося к тротуару на ухоженной, блистающей свежим лаком «девятке» и неспешно заглушившего мотор, – дядя явно искал себе пассажира.

– Ну что, Илюшка? – Каукалов толкнул напарника и со вкусом произнес любимую фразу первого советского космонавта: – Поехали?

– Поехали!

Владелец приглянувшейся «девятки» был одет в вытертый костюм и рубашку-ковбойку, застегнутую на все пуговицы; большие, в старых блестках-порезах руки его спокойно лежали на руле. Он повернул голову к Каукалову, с первого взгляда определив в нем старшего, спросил глуховатым, совершенно лишенным красок голосом:

– Куда?

– В Марьину Рощу, – поспешно произнес, опережая Каукалова, Аронов и сел рядом с водителем. – Второй проезд…

Каукалов молча забрался на заднее сиденье, напружинил мышцы – ему захотелось ощутить тепло, которое излучало его тело, затем опустил пальцы в карман, нащупал там небольшой моток толстой рыболовной лески. Лучше бы, конечно, иметь стальку – стальной тонкий провод, острый, как бритва, или капроновый шнур, на котором можно запросто поднять автомобиль, но он решил пока обойтись леской.

Подумал, что водитель сейчас обязательно спросит, сколько они дадут ему за проезд. Про себя решил, что пообещает двадцать долларов, а если тот запросит больше, то добавит еще пять. И все. Двадцать пять долларов – это предел. Но водитель не спросил ничего.

Старчески сутулясь за рулем, он проехал немного вниз по Тверской. Около ярко освещенного Центрального телеграфа, украшенного памятным по детству глобусом, сделал левый поворот и нырнул в темный переулок, здорово проигрывавший купающейся в электрическом свете главной улице Москвы – столичному Бродвею… Каукалов, мрачно поглядывая в окно, неожиданно тронул водителя за плечо:

– Машина много ест бензина?

Водитель сгорбился еще больше и, не отвечая и вообще будто бы не слыша вопроса, проскочил в теснину, образованную двумя рядами автомобилей, плотно заставившими проезд – сделал это ювелирно, не сбрасывая скорости, спустился к площади, с одной стороны которой находился Петровский пассаж, с другой – ЦУМ, и резко затормозил.