Охота на охотников

И Петька с Витькой входят в это число, в четыре миллиона. Рот у Левченко горестно сжался. Несколько минут он сидел молча и крутил головой, будто его сильно ударили по затылку и едва не вышибли мозги.

- М-да, - наконец с досадой проговорил он, - мы можем сделать вот что, ребята, - он повысил голос, стараясь подавить в себе неуверенность, мы можем переехать ко мне, в город Калининград. У меня там дом хороший в тихом месте, почти в центре, немецкий - целый коттедж. Места много. Мы там с матерью живем вдвоем...

- Калининград - это на границе с Польшей? - Петькин взгляд сделался заинтересованным, зажегся, но тут же потух.

- Да.

- Любопытно, любопытно, - как-то по-взрослому протянул Петька.

- В коттедже есть камин. Такое вот пламя развести можно запросто, Левченко кивнул на костерок, - можно в два, в три раза больше. Камин очень хороший, большой, как печь. Печь, кстати, тоже есть. А по ночам я иногда слышу немецкую речь - это говорят бывшие хозяева.

- Не хозяева, а духи, - поправил Петька.

- Духи, - согласился Левченко.

- Только зачем нам, дядя, менять столицу нашей Родины Москву на невесть чей город Калининград? А? - Петька сощурился вопросительно, взял из Витькиных рук шампур и губами сдернул с него пару колбасных кругляшков.

- Ну как зачем? Хоть спать будете нормально, не на трубах отопления... Это раз. Еда будет нормальная, домашняя - два, в школу начнете ходить - три. Есть ещё четыре, пять, шесть... Перечислить?

- Не надо. Я их и без тебя знаю... - Голос Петьки неожиданно дрогнул, и Левченко понял, что он вспомнил житье-бытье с матерью и отцом.

- Я буду в рейсы ездить, гостинцы вам привозить, - зачастил Левченко, усиливая напор, - а вы будете ждать меня... С моей мамой. Ее зовут Ниной Алексеевной. Э? Это же здорово, ребята! В школу пойдете...

Петька молчал. Витька тоже молчал. В их паре старшим был Петька, как он решит, так и будет.

- Ну что, ребята? Устраивает вас такая жизнь? - Левченко понял уже, что никуда эти ребята не поедут, они будут бомжевать и лелеять свою независимость, пока их не убьют такие же чумазые, как и они сами, бомжата только более жестокие, более опытные.

- А вдруг твой Калининград к Германии отойдет? - спросил Петька. - У нас ведь как бывает: отдадут и ни у кого не спросят. А штамп в бумаге поставят задним числом.

- Не должен отойти, - неуверенно проговорил Левченко.

- Вот видишь, дядя, ты и сам этого не знаешь...

Еще минут десять Левченко уговаривал ребят, но все было бесполезно они не хотели ехать с ним в Калининград. И не потому, что Москва им дороже бывшего Кенигсберга, не потому, что они не верили этому славному большерукому мужику с добрыми глазами - они ему верили, он им нравился, и даже не потому, что боялись потерять свободу - потеряв, они могли довольно легко и быстро обрести её вновь, а потому, что надеялись встретить в Москве своих родных.

Ведь, как известно, все дороги в России ведут в Москву, поэтому и Витькина сестренка, когда сбежит от цыган, обязательно объявится здесь, и Петькина тетка, родная сестра его матери, адреса которой он не знает, тоже должна приехать в Москву, тетка вообще бывает здесь регулярно, приторговывает на Киевском вокзале. Вот поэтому трогаться из Москвы им нельзя.

Всякие разумные объяснения, что Москва - это не город, а страшный спрут, пожирающий людей, что тут даже соседи не встречаются годами, поэтому шансы у Петьки с Витькой совершенно ничтожны, не убедили ребят.

Уехал Левченко один.

Отойдя от костерка метров на десять, обернулся, прокричал ребятам:

- Вы, мужики, подумайте, если можно... Пошурупьте малость мозгами над моим предложением. А я вернусь, и мы продолжим наш разговор. Ладно?

Витька приподнялся над костром, махнул рукой - ладно, мол, потом снова присел и его не стало видно.

Наконец Ольга Николаевна разрешила Каукалову и его напарнику выйти из дома. Из этого милостивого разрешения следовало: опасность миновала.

Старик Арнаутов позвонил Каукалову и, засмеявшись громко, с плохо скрытым пренебрежением объявил:

- Карантин окончен!

Каукалов с наслаждением потянулся, походил по квартире, хрустя костями, потом надел на себя джинсовую пару - турецкую куртку и американские брюки, подобранные в тон, - и направился к другу.

- Все, Илюшка, - сказал он, - вышел указ о нашем досрочном освобождении.

В ответ Аронов грустно улыбнулся, раскинул руки в стороны, повертел ими в воздухе:

- Времени потеряли столько, что...

- Не жалей, Илюха! - перебил Каукалов. - Как там насчет канашек всяких-разных, а?

- Кое-что придумал.

- Может, сегодня этим и займемся?

- Может, Жека... Очень даже может быть. - Он засуетился бестолково, заметался по комнате, потом резко, будто мушкетер, рубанул рукою воздух и достал из гардероба костюм.

- Займись канашками, Илюшк! - попросил Каукалов. - А то от путан тех - ни проку, ни удовольствия. Одни лишь прорехи в карманах. Давай сегодня к вечеру реализуем твой план. А? - Каукалов смущенно покашлял в кулак. - На тебя смотрит Европа!