Вот такой выгодный бизнес был у приятеля Левченко. Субботним утром Левченко поехал к Косте Розову. Тот находился дома, сидел за столом и завтракал омлетом, зажаренным с помидорами, краем глаза косил в экран японского телевизора "Сони" ("Имейте в виду, ребята, - говорил он друзьям, - ящик у меня - не корейский, не китайский, не малазийский, а чистый японский, "Соня" называется, и краски у него такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать"), наблюдая за перипетиями какого-то мутного фильма про любовь мальчика к приблудной собаке. Смотрел лишь для того, чтобы что-то смотреть.
- М-м-м! - обрадованным мычанием приветствовал он приятеля и ткнул пальцем в стул.
Левченко сел.
- Моментумхо? - спросил Розов полным, набитым едой по самые ноздри ртом, что означало: "Омлета хочешь?"
Левченко от завтрака великодушно отказался. Спросил лишь:
- Давно из Европы?
- Мамунчраэ, - ответил приятель, что в переводе на русский означало: "Позавчера приехал".
- Молодец! - одобрительно отозвался Левченко. - Хорошо, что хоть иногда дома ночуешь. Давай доедай быстрее! Страна зовет! Нам надо с тобой одно доброе дело сделать.
- Мамалмасемондро, - Костя продолжал увлеченно расправляться с омлетом. Фраза его на русский язык переводилась следующим образом: "Видал я в гробу все добрые дела!"
- Ну ты и даешь! - огорченно воскликнул Левченко, и лицо у него сделалось грустным.
- Мемана? - спросил Розов, что означало: "А чего надо?"
- Да напарника своего, деда Егорова, я в Литве, в больнице оставил, сказал Левченко. Про свои собственные злоключения он распространяться пока не стал.
- Мецемомино? - Розов вскинул брови и засунул в рот очередной ломоть омлета - большой, сочный, с разварившимся помидором. Костя был непревзойденным мастером по части вкусно приготовить и также вкусно поесть. - Мецемомино? - повторил Костя свой вопрос. В переводе на русский язык это означало: "Что с ним случилось?"
- Ничего особенного. В дороге прихватило пузо. Острый приступ аппендицита. Ни с того ни с сего. Скрутило так, что пришлось оставить его в Литве, в сельской больнице. А сейчас за ним надо срочно ехать... Иначе литовцы вышвырнут его за порог. Либо сделают с ним что-нибудь нехорошее, сказал Левченко.
- Мимачма! - с воодушевлением произнес Костя, что переводилось: "Это точно!"
- В общем, поднимайся! - заявил Левченко безапелляционно. - Если сейчас мы не поедем за Егоровым, его загребут, как бывшего представителя социалистического лагеря.
- Мимачма! - повторил Костя, по-лошадиному покивал головой, заглатывая крупный кусок омлета и помогая себе пальцами, промокнул губы старым замызганным полотенцем для посуды, встал из-за стола. - Поехали!
Через десять минут они уже находились в дороге.
Костя Розов относился к той категории людей, которых не надо развлекать: он сам кого хочешь развлечет. А уж себя - тем более. Это у него было заложено в крови.
По дороге он много говорил, а Левченко молчал - чувствовал себя не то чтобы бесконечно уставшим, скорее, постаревшим, внутри у него все тихо ныло, сочилось сыростью, простудно гудела голова, в костях затаилась боль. Ему не хотелось поддерживать разговор, не было сил.
Костя болтал без умолку, рассказывал, что с ним происходило в последних двух поездках, - жизнь у него была не менее опасной, чем у Левченко, может быть, даже более опасной, хотя такой жесткой целенаправленной охоты, что начали проводить на дальнобойщиков, на перегонщиков автомобилей не устраивали.
На них обычно организуют мелкие налеты разные рэкетиры, щипачи, автомобильные воры, "музыканты" - любители послушать жалобные песни ограбленных водителей, и все. Могут, конечно, и убить, если прижмут обстоятельства, но такого, что случилось с Левченко, перегонщикам не грозит.
Левченко боялся, что у них с Костей возникнут сложности на погранично-пропускном пункте, но все обошлось. И хотя мрачные большелицые мужики в пятнистой форме встретили их враждебно, Костя все мигом устроил вихляющейся походкой "человека вселенной" подошел к одному из охранников, сунул что-то в руку, и тот под молчаливое одобрение товарищей пропустил Костину легковушку вне очереди.
- Ну и времена! - тем не менее потряс головой Розов, когда отъехали от дощатого домика пропускного пункта. - Ну и нравы! Не скажу, что границу Европы пересекать легче, чем эту... - Костя выразительно повел головой назад, приподнял над баранкой руки и с силой опустил их, - но... Противно как-то.
Ездил он на новеньком, нежного розового цвета "опеле", сделанном по заказу какого-то сумасшедшего богатого бюргера, страдавшего несварением желудка, - бюргер считал, что розовый цвет лимузина будет помогать ему переваривать еду, но оказалось, это не так - запоры сделались чаще, и он отдал почти за копейки машину Розову, очень вовремя появившемуся на его горизонте.
Костя на некоторое время задержал машину у себя - слишком уж хороша была, несмотря на свой дурацкий цвет.
- Разница между европейскими границами и этой... - Костя вновь повел головой, - колоссальная.