- Каспатин Егорофф сделана операция. Цювствует себя карашо.
Левченко расцвел от этого сообщения.
- А к телефону его нельзя позвать?
- Не положено. - На сей раз уже совсем чисто, без всякого акцента произнесла девица, и Левченко, понимающе кивнув, почесал пальцем переносицу: действительно, чего это он? Егорыч лежит на койке с разрезанным брюхом, а он пытается подозвать его к телефону. А если у него разойдется шов и кишки вывалятся наружу?
- Когда вы его намерены выписывать? - болезненно поморщившись представил себе Егорова с вываливающимися из живота внутренностями, спросил он девицу. Слышимость сделалась хуже, будто где-то совсем рядом начала беситься буря, подняла с земли снег и замусорила пространство.
- Через три дня, - ответила девица.
- А не слишком ли рано?
- Нет, не слишком.
- Хорошо. Сегодня среда... - Левченко зачем-то отвернул обшлаг рубашки и глянул на циферблат часов, - а вы его, значит, будете выписывать в субботу...
- Да, в двенадцать часов дня.
- Из Калининграда за ним придет машина. Передайте ему, если будет задерживаться, пусть не беспокоится и немного подождет. Пожалуйста!
- Ладно, - пообещала девица злорадным тоном, и Левченко понял, что ничего она не передаст.
- До свиданья, - произнес Левченко холодно.
- До свиданья, - попрощалась с ним литовская девушка так же холодно, хотя призвана была в силу своей профессии быть милосердной и доброй.
И все-таки эта злыдня сообщила Левченко хорошую новость: скоро напарник будет дома.
Верно говорили Рогожкину, что Настя - недотрога, дикая, как её охарактеризовал малютка с опытным глазом по фамилии Шушкевич: если что-то ей не понравится, если кто-то обидит - может и за нож схватиться.
Наверное, Настя такой и была. Но Рогожкин теперь знал и иную Настю, которую не знали другие: добрую, доверчивую, с тихим ласковым взглядом, какую-то беззащитную.
Через два дня Рогожкин ушел за грузом обуви и трикотажа в Италию.
Ездить по дорогам Европы - одно удовольствие. Все шоссе разнумерованы, рядность обозначена четко на каждом даже самом мелком пересечении с птичьей тропкой, со слабым, едва приметным стежком обязательно стоит указатель, куда эти тропка или стежок ведут, а также какой город маячит на горизонте и вообще что ожидает водителя в пути. Дороги Европы - не то что дороги России, Украины или Белоруссии.
В Италию ушли колонной из трех машин: Стефанович, малютка Шушкевич и Рогожкин. Рогожкин понравился шефу колонны. И точной манерой вождения Рогожкин мог идти по трассе со скоростью сто шестьдесят километров в час и не лихачить, и характером своим, не признающим подлости, и готовностью в любую минуту прийти на помощь. Словом, после рейса в Москву Стефанович подошел к Рогожкину, глянул на него пытливо, будто следователь на подозреваемого, и произнес скрипуче:
- Будем ездить вместе.
Под Римом, в маленьком городке, славящемся древним горбатым виадуком, они загрузились "ширпотребом", как Стефанович полупрезрительно величал одежду, обувь, косметику, и прямиком, стараясь как можно реже останавливаться, отправились в подмосковную Апрелевку, где находились склады одной процветающей фирмы, владеющей в российской столице двумя рынками и тремя универмагами, разгрузились там, затем снова встали под погрузку в Зарайске, взяли "вонючий груз" - покрытые плесенью, закисшие кожи, испортившиеся на местной обувной фабрике, отвезли на Урал - по дороге все дивились, кому же такая гниль нужна, но выступать не стали, переместились в Екатеринбург и вновь всей колонной подрулили к грузовой стреле.
В общем, в Лиозно Рогожкин появился лишь через восемнадцать дней худой, усталый, но довольный собой - ему нравилось, когда много работы. Много работы - это полный кошелек денег. Ну, если не до конца полный, не тугой, то наполненный хотя бы наполовину. А деньги сейчас Рогожкину были нужны, как никогда: он уже подумывал о женитьбе на Насте...
Хотя, если быть честным, в предстоящей перспективе его огорчало одно - с дальними дорогами придется расстаться. Семья и ремесло дальнобойщика несовместимы.
Помывшись, побрившись, почистившись, он выскочил на улицу и из телефона-автомата позвонил Насте на работу - своего телефона у Рогожкина не было.
- Это я, - сказал и чуть не задохнулся от прилива нежности.
- Вернулся? - Голос у Насти от радости даже зазвенел.
- Ага, - глупо улыбаясь, не в силах совладать с волной восторга и тепла, накатившей на него, ответил Рогожкин.
- А дальше куда?
- Дальше в Болгарию.
- Счастливый, - вздохнула Настя, - там тепло, светит солнце...
- В Болгарии уже вряд ли светит, вот в Италии - да.
Они говорили ещё некоторое время, явно наслаждаясь друг другом, а если и замолкали, то молчание это было для них красноречивее, выразительнее всяких слов.
Едва они закончили телефонный разговор, как Рогожкин снова позвонил Насте.
- Я к тебе сейчас приеду, - объявил он.