Охота на охотников

- У Репина не "Приехали!", а "Не ждали!", - поправила его Майя.

- Все равно. Я-то грешным делом думал, что мы сейчас окунемся в теплую воду, поплаваем, разомнемся, позагораем, а вместо этого - ветрило такой, какого у нас даже в Сибири нет.

- Поменьше греши, и все будет в порядке, - Майя с Катей дружно рассмеялись, Майя подмигнула Каукалову круглым выразительным глазом, - а насчет размяться, так мы с Катькой вам без всякого моря такое устроим, что... - Она снова засмеялась, смех её был многозначительным.

Ветер за стенами бунгало продолжал выть, солнце, ещё двадцать минут назад светившее безмятежно, ласково, сделалось белесым, холодным, а потом и вовсе покрылось темной пленкой. Стало сумеречно.

- Вот тебе и Хургада! - с обиженным выражением обманутого человека воскликнул Аронов.

- Говорил же, поехали в Швейцарию, - произнес Каукалов раздраженно. Там солнце в полнеба, заказные бега левреток - на "интерес", катание на санях, дамочки в канадских бобрах... Эхма! Все сверкает, все искрится...

- Для Швейцарии нужно иметь очень много денег, - вмешалась Катя. Это - дорогая страна.

- Я тебе дам - "дамочки в канадских бобрах"! - не выдержала Майя, потянулась к Каукалову, ущипнула его за щеку. - Ишь, чего захотел патаскушек в заморских мехах. Да у них все такое же, как и у нас с Катькой.

- А вдруг у них не вдоль, как у вас, а поперек? - усомнился Каукалов и в тот же миг получил легкий шлепок по щеке.

- Не хами, парниша! - произнесла Майя предупреждающе. - Когда здесь ужин?

Аронов посмотрел на карточку, которую им выдали вместе с ключами.

- В семь вечера.

- Ждать еще-е... - Майя лениво потянулась, сладко хрустнула костями, вызвав у Каукалову истому, он, сдерживая себя, отвернулся, - за это время семь раз от голода можно помереть.

- Из справочника следует, что в Хургаде из трехсот шестидесяти пяти дней в году триста шестьдесят четыре - солнечные, и лишь один пасмурный, - сказал Аронов.

- Вот мы в него и угодили. - Каукалов недовольно качнул головой, глянул в оконце. Раздернул пошире прозрачные занавески. Солнце угасло совсем, сделалось темно.

- Но завтра должно быть уже светло и тепло. И местный шаромыжник, которого пытала Катя, это подтвердил. Будет солнце, море, пальмы, бананы на деревьях. Что, Жека, может быть лучше? - Аронов хлопнул приятеля по плечу. - Мы свое ещё возьмем!

- Мы свое возьмем и сегодня, - сказала Каукалов и многозначительно глянул на Майю. - Правда?

- Конечно.

Они взяли свое. Устроили в бунгало такое, что зданьице это чуть не развалилось. От стона, резких движений, воплей, хрипа, музыки. Из главного корпуса дважды прибегал какой-то служка в красной турецкой феске, застывал у двери в тревожной стойке, прислушивался к тому, что происходит в бунгало и, озабоченно покачивая головой, уходил обратно.

Здоровенный хряк, мастер спорта по борьбе, которого Каукалов не смог додавить в машине, полтора месяца пролежал в больнице и вышел оттуда такой же здоровый, как и был раньше. Может быть, даже ещё здоровее, ещё опаснее. О том, что произошло, напоминал лишь свежий, красный, не успевший заглянцеветь шрам, косо перечеркнувший шею.

Еще находясь в больнице, он попытался составить, собрать воедино приметы двух молодых людей, севших к нему в машину.

Работа это была кропотливая, вялая память борца сопротивлялась, не хотела извлекать из глубин то, что в неё попало, но мастер спорта Игорь Сандыбаев упрямо, раз за разом, возвращался к тому страшному ненастному вечеру, к двум молодым хищным хорькам, вздумавшим убить его. Из-за машины, надо полагать.

Впрочем, насколько помнил Сандыбаев, он тоже имел кое-какие виды на этих парней, но интересы столкнулись с интересами лоб в лоб, словно два автомобиля. Выигрывал тот, кто оказывался проворнее...

Хорькам повезло - они оказались проворнее, Сандыбаев малость промазал. Но если бы он сделал шаг первым, то вряд ли бы этим уродам помогли врачи и больница - им нужны были бы только могильщики да "деревянные бушлаты".

Сандыбаев нарисовал довольно точный портрет Каукалова. Аронова он почти не разглядел - тот сидел к нему все время боком, да вдобавок ко всему с поднятым воротником куртки, а вот задний пассажир, хоть и располагался за обширной спиной Сандыбаева, а все равно был хорошо виден в подвесном зеркальце.

Бывший борец поклялся своей матерью, что сделает все, но хорьков этих найдет обязательно. И уж тогда нападет первым.

Утром Левченко просыпался от хрипловатого настойчивого голоса попугая:

- Ага-а! - и когда открывал глаза, то слышал неизменное, торжествующее: - Быть того не может!

Попугай, как правило, сидел в эту минуту на ручке старого шкафа массивной, бронзовой, украшенной завитками, и, вывернув голову, пристально смотрел на хозяина, будто бы собирался загипнотизировать его.

- Ага! Быть того не может!