Охота на охотников

Левченко не сдержался, всхлипнул, но собственного всхлипа не услышал, поспешно затянулся воздухом и встал со стула.

- Что же мне делать? - растерянно спросил он.

- Только одно - ждать. Уголовное расследование завершится, бог даст, благополучно, и мы вам выдадим новые права. - Подполковник улыбаясь приподнялся на стуле, давая понять, что аудиенция закончена.

- Что же делать, что же делать, что же делать? - словно заведенный бормотал Левченко некоторое время, потом кивнул подполковнику и нетвердой походкой вышел из кабинета.

Улыбка сползла с лица подполковника, уступив место озабоченности, и он потянулся к телефону. Поднял трубку, несколько секунд держал её на весу и смотрел на свою руку, как на некий посторонний предмет, рука была мощной, покрытой жестким светлым волосом, с цепкими длинными пальцами, - потом набрал номер московского телефона. Приветливо расплылся лицом, услышав в трубке мелодичный женский голос.

- Алло, это Москва? Мне, пожалуйста, подполковника Кли... Да, это я, подполковник Моршков, - проговорил обрадованно и в следующий миг добавил с легким сладким придыханием: - Здравствуй, родная Ольга Николаевна... Здравствуй, моя ненаглядная Олечка, здравствуй, хорошая... - Он, наверное, мог продолжать до бесконечности, но Ольга Николаевна оборвала его, и Моршков, чуть пригасив улыбку на лице, стал докладывать: - Значит так. Только что был... этот самый, Левченко...

Левченко в это время стоял в коридоре, прислонившись лбом к оконному переплету, - его оставили силы, и он никак не мог двинуться к выходу.

Неожиданно за тусклой серой дверью кабинета, из которого он только что вышел, послышалась его фамилия, и Левченко неуклюже развернулся на нее, сделал вперед маленький рахитичный шожок и в следующий миг остановился: понял, что его никто не звал, просто речь за дверью шла о нем...

- Как и договорились, Ольга Николаевна, я сделал Левченко от ворот поворот, полный отлуп, как говорил классик современной русской литературы. И сколько времени надо, столько он и будет видеть права, как собственный хвост... Нет, нет, сидит он на крючке плотно, не выскочит. У нас, в Калининграде, не то что у вас в Москве, у нас осечек не бывает, Олечка! Не бойся, не бойся, не промахнусь. Хотелось бы увидеться... Когда? Попробую как-нибудь нагрянуть в Москву... Как позовешь, так и нагряну. Есть, есть... Чао! - Моршков громко чмокнул губами трубку и положил её на рычаг.

В следующий миг до Левченко донеслось довольное пение подполковника: "Ла-ла, ла-ла, ла-ла-лала..." Сейчас лучше всего исчезнуть, решил Левченко, пока подполковник не засек его...

Щеки у него зло зарозовели - он услышал то, что не должен был услышать, и сразу стало ясно: в беду он угодил не случайно, и есть люди, которые не дадут ему выпутаться, закончится одно следствие - начнется другое, закончится второе - начнется третье. И конца-края этому кругу не будет.

Он быстро одолел темный коридор служебного здания, - и откуда только силы взялись, ещё пять минут назад в нем ничего, кроме пустоты и бессилия не было, а сейчас появилась жажда жизни, действия, в висках заколотились бодрящие молоточки, вышел на улицу, завернул за угол здания, чтобы не забыть услышанное, достал шариковую ручку, листик бумаги, записал: "Ольга Николаевна Кли..." Подумав немного, добавил: "Подполковничиха".

Интересно, где же работает эта приятельница подполковника Моршкова и что ей надо, почему она пасет обычного калининградского дальнобойщика? Все это надо осмыслить, а потом уже принять решение.

Калининградские улицы были серы, замусорены, засыпаны грязноватым пористым снегом, вода в реке - большой, судоходной, глубокой, - была черной, таинственной, страшноватой, гибельной, она знала много тайн и похоронила в своем илистом, темном, как сажа, дне не одну тысячу людей. Хороших и плохих.

Вздохнув, Левченко направился домой.

Ох, как не хватало ему сейчас напарника, неугомонного матершинника Егорова, которого кликали то Егором, то Егорычем, то Егерем, то ещё как-нибудь, и он на все клички отзывался охотно, хотя у него имелось нормальное имя-отчество - Иван Михайлович; у напарника была светлая голова, дальнобойщики говорили "генеральская", и Егоров, довольный таким сравнением, согласно кивал, потом вскидывал светлые пронзительные глаза в любимом своем вопросе: "Чего надо?" и неизменно добавлял несколько слов... Сочный калиброванный мат.

Был бы сейчас Егоров в Калининграде, они вместе сообразили бы, как поступать дальше.

Вечером Левченко позвонил в больницу маленького литовского городка, где сейчас находился его напарник, поинтересовался его состоянием. Девица, поднявшая телефонную трубку, долго кочевряжилась, делала вид, что не понимает русского языка, пыталась объясниться то на литовском, то на немецком, и это выглядело противно, вызывало недоверие. В другой раз Левченко пошел бы по пути Егорова и рявкнул бы на эту недоделанную курицу матом, но сейчас очень вежливо попросил к телефону кого-нибудь из врачей, знающих русский язык...

Наконец девица снизошла и объяснила довольно внятно, хотя и картаво: