Охота на Овечкина

– Меня поманили именем Хораса, – Никса Маколей едва сдерживал гнев, – и я забыл обо всем на свете. В результате я целый час прождал в пустой квартире, где так никто и не появился. Тем временем друг мой пропал… он не вернулся ко мне в дом и вот уже два дня не дает о себе знать. И хотя я совсем не понимаю, в чем тут дело, но теперь я уверен, что он попал в ловушку. Этот человек, Басуржицкий, наверняка был пособником Хораса… если, конечно, то, что вы говорите, – правда, сударыня, и бедный Овечкин находится сейчас там же, где и Хорас…

– Так оно и есть, – невозмутимо сказала Де Вайле.

– Но зачем… – растерянно начал Никса.

– Зачем… скажи-ка мне, красавчик, как сумел ты определить, что Овечкин твой наделен магической силой? И не его ли имел ты в виду, сказав, что от меня исходит такая же?

– Да, сударыня. А определить это мне помог талисман… фамильная драгоценность Маколеев. Он ожил рядом с вами так же, как и рядом с Овечкиным.

Колдунья оживилась.

– Нельзя ли мне взглянуть на него?

– Пожалуйста.

Никса Маколей расстегнул воротник рубашки и извлек на свет божий оправленный в серебро и подвешенный на цепочке стеклянный кубик, в котором Михаил Анатольевич Овечкин без труда узнал бы родного брата своей странной и милой сердцу «игрушки», найденной в Таврическом саду. Только стекло его отливало зеленью, в то время как кубик Михаила Анатольевича был бирюзового оттенка.

Де Вайле же при виде талисмана тихо присвистнула.

– Понятно, – сказала она. – У твоего друга, король, был при себе такой же. Вот и вся причина его «магической силы».

Никса изумился:

– Вот как! И у вас, сударыня…

Колдунья кивнула.

– Да. И я знаю, что за талисман у твоего Овечкина. И даже знаю, где он его взял…

Это Никсу не интересовало. На лице его вдруг выразилось сильнейшее беспокойство.

– Значит, он и вправду не лгал… и никакой он не чародей! Бог ты мой… так ведь ему грозит тогда настоящая опасность!

Он нервно выпрямился.

– Сударыня, я прошу вас… приложите все усилия – разыщите его! Я должен его защитить! И как я сразу не понял… Хорас продолжает издеваться надо мной!

Де Вайле усмехнулась.

– Я помогу тебе, король. Тебе нужен Овечкин, а мне нужен его талисман… думаю, это недорогая цена за спасение твоего друга.

Никса недоуменно поморгал глазами.

– Мне кажется, он должен решить это сам…

– Он решит, – с непонятным весельем в голосе сказала Де Вайле. – Он решит! А ты ступай домой, король, и жди. Мне нужно отдохнуть, собраться с силами. И надеюсь, не позднее завтрашнего дня я принесу тебе весть…

Ей многое стало ясно.

Глядя вслед молодому королю, Де Вайле думала о том, что Доркина искать уже не придется. Вернее, искать она его будет там же, где и Овечкина с талисманом. Баламут наверняка напал на след Тамрота – возможно, сыграл свою роль тот защитник и друг, которого предрек ему при расставании Гиб Гэлах, – и тоже попал в ловушку. В этом она почти не сомневалась. Но что останется от двоих людей и одного талисмана к тому времени, когда она их разыщет, – известно, пожалуй, только дьяволу. Могущество Хораса, врага Никсы Маколея, было впечатляющим… карты, которыми она пользовалась при последнем гаданье, умерли навсегда – теперь она это знала. И работа ей предстояла… Де Вайле поморщилась. Она собрала последние силы и перенеслась в свое убежище прямо с того места, где была, пренебрегши всякими правилами скрытности и тайны. Хорошо еще, что стояла она в тени дома и никто не заметил внезапного исчезновения старой цыганки, как будто растворившейся в этой тени.

Глава 11

Михаила Анатольевича настигла любовь, но он был весьма далек от понимания этого.

Никогда в жизни не думавший о любви, ничего не знал Овечкин ни о формах ее, ни о мгновениях ее зарождения, ни о становлении и смерти, ни о силе воздействия ее на душу человека, ни о сопутствующих ей восторгах и муках. И теория, и практика любви равно были для него terra incognita, и можно смело сказать, что прожив в сем блаженном неведении тридцать пять лет своей жизни, никогда бы не догадался Овечкин о том, что с ним теперь произошло, если бы только кому-нибудь не вздумалось открыть ему глаза. А такого человека поблизости не нашлось.

И потому, постояв в оцепенении перед открытым окном в своем новом жилище и возвратившись через какое-то время к реальности, оставался Михаил Анатольевич все в том же блаженном неведении относительно своего состояния. Одно только он знал совершенно твердо – Басуржицкий заблуждается. Его жена абсолютно здорова. Разумеется, он не мог бы сказать, на чем основывается такая его уверенность, и вряд ли рискнул бы отстаивать свое мнение перед специалистом. Но всею душою он был отныне на стороне Елены Басуржицкой и, едва придя в себя, сразу задумался, каким образом помочь девушке снять с себя клеймо сумасшествия.