Охота на Сталина, охота на Гитлера (с фото)

Подавляющее большинство участников андреевского кружка (кроме, конечно, сексотов) даже не подозревали, что "состоят" членами мощной конспиративной организации, и дальше антисоветских разговоров никогда не шли. Немецких заданий по установлению разветвленной подпольной сети по всей стране Гейне, вне всякого сомнения, доводить до их сведения не стал. Думается, далеко не случайно Даниила Андреева мобилизовали в Красную Армию именно во второй половине 1942 года, когда операция " Монастырь" вошла в свою активную фазу и в Москве появились курьеры абвера. Очевидно, чекисты опасались, что немцы могут направить своего агента по неизвестным НКВД каналам прямо к "руководителю" несуществующей организации, и не подозревающему о возложенной на него роли, и раскрыть обман. Вернулся же из армии в Москву Даниил Леонидович только осенью 1944 года, когда Гейне-Демьянов давно уже был в Белоруссии, куда и была перенесена операция "Монастырь", но под другим названием - "Березино".

Вероятно, после войны руководство госбезопасности все еще питало надежду, что преемники абвера вновь выйдут на связь с Гейне и тогда организация "Престол" еще пригодится. Не исключено также, что Демьянов продолжал поддерживать знакомство с Андреевым (если именно ему была подарена книжка в конце 1946 года). Однако контроль над оставшейся в СССР немецкой агентурой оказался в руках Гелена, справедливо считавшего Гейне двойным агентом и информировавшего об этом американскую разведку, с которой тесно сотрудничал в первые послевоенные годы. Очевидно, неудачная миссия Демьянова в Париже подтолкнула Судоплатова и других руководителей советской разведки к выводу, что "Престол" никакой пользы более не принесет. И тогда была дана санкция на арест Даниила Андреева и членов его кружка. Это произошло в апреле 1947 года. Недавно опубликованные материалы следственного дела Андреева доказывают, что его обвиняли в прогерманских симпатиях. Решением Особого совещания Андреев и некоторые другие из его знакомых получили по 25 лет - высшая в ту пору мера наказания, поскольку смертная казнь была на короткое время отменена. Отбывать срок Даниилу Андрееву пришлось не в лагере, а во Владимирской тюрьме, где содержали самых опасных государственных преступников. По иронии судьбы сюда позднее угодил и генерал Судоплатов, несправедливо осужденный по сфальсифицированному делу о заговоре Берии.

К сожалению, о немецких шпионах в годы Великой Отечественной войны опубликованы пока документы и материалы столь противоречивые, что дают основание для взаимоисключающих версий. Я сознательно не пытаюсь сгладить эти противоречия. Тут уж, читатель, ничего не поделаешь. Свидетели событий более чем полувековой давности почти все уже умерли. Документы частью уничтожены, частью хранятся в недоступных для простых смертных архивах спецслужб, которые не спешат делиться ими с широкой общественностью. Наводит на размышления, например, тот факт, что ни одна публикация как в нашей стране, так и на Западе не является публикацией документов в строгом смысле слова. Донесения и протоколы допросов приводятся, как правило, без ссылок на архивы, где они хранятся. Только в книге Кукриджа есть точные указания на архивные единицы хранения. Однако здесь все цитаты приведены в переводе на английский, и нам трудно судить, в чем именно при переводе мог быть искажен смысл подлинника. Кроме того, западные авторы, подобно советским, вполне могли присочинить какие-либо подробности или вообще дать ложную картину событий, особенно если это диктовалось интересами спецслужб, с которыми многие из них, вроде Кукриджа, были связаны в течение долгого времени.

Поэтому, дорогой читатель, я вынужден давать тебе не строго выверенную и ясную картину немецкого шпионажа в СССР в военные годы, а привожу хотя и обработанный, пропущенный через сито исторической критики, но все же только материал, из которого ты сам волен отбирать то, что покажется тебе более правдоподобным и заслуживающим доверия, и отбрасывать факты, на твой взгляд, фантастические и не имеющие никакого касательства к истине. Только помни при этом, что правда подчас оказывается фантастичнее любого самого смелого вымысла.