Охота на сурков

Очень удачно, что я вовремя обуздал свой порыв: действовать! И свое любопытство: узнать! Если это не жандармы или лесники (а они, бесспорно, меня бы задержали), так, может быть, лесорубы или закаленные аллергики. Да, аллергики. Они, попади я им сейчас на глаза, узнали бы меня позже в Понтрезине и заявили бы на меня, обвинив в браконьерстве. А потому — в укрытие!

Топтоптоптоп. Спину — за широкий ствол! Равнение — направо! Налево, направо, налево! Скосив глаза, я пристально вглядывался в туман, стоял недвижно (третью мишень я тоже содрал, скомкал, сунул в карман), пока ухо не привыкло к загадочно-ритмичному топотанию капели. И только тогда мокрая галька лангардской тропинки заскрипела под моими ботинками. У пятиугольной башни «Спаньола» я оставил тропу, уходившую в верхнюю часть городка, и перешел на боковую тропку. По дороге я выкинул смятые мишени; у протестантской церкви, всего в нескольких шагах от Posta е Telegraf, вышел на шоссе.

Уже 17 часов, но Ксана не вернулась.

Господин Душлет, помощник мадам Фауш на почте, ничего не мог мне сказать. Отправляюсь в кондитерскую Янна. Ксаны нет. Возвращаюсь и стою на маленьком балконе своего «кабинета», все еще в дождевике; сыплю проклятиями, ни единого раза не повторяясь. Слышу свист сию секунду подошедшего к станции поезда — направление Тирапо; кляну все и вся, потому что нет под рукой бинокля; глазами пожираю толпу на привокзальной площади, черные грибки-зонтики рассыпаются по привокзальной улице. Вот! Вот он, топазово-желтый гриб, выделяется среди черных.

— Астро… Астро… Астронавтик!

Первая мысль: она пьяна. Нежная кожа лица посинела от холода, растрепанная челка прилипла ко лбу; волосы на затылке, потемневшие от влаги, мокрыми космами лежат вокруг шеи. Точно у нее не было ни зонта, ни капюшона на плаще. Она теребит плащ, пытаясь снять его. Приближается ко мне, будто сомневаясь в чем-то, но внезапно мне кажется, что я догадываюсь о причине ее волнения, истинной причине ее волнения, ее взволнованности и даже смятения, от которого вибрирует каждая черточка ее лица. Случилось что-то необычайное. Непредвиденное. Единственное в своем роде. Упоительное. Вот почему такое несокрушимое довольство и удовлетворение отражается на ее лице. И тут мне точно стиснула глотку распаляющая, оглупляющая ревность.

Моя К. отправилась в C.-Мориц на упоительное t^ete-`a-t^ete [78]. МЕСТЬ ЗА КОРВИЛЬЮ! — вот, видимо, ее лозунг. Откуда мне знать, что произошло в Американском баре у Пьяцагалли в атмосфере той всеобщей возбужденности, что усугублялась дурной погодой, когда мы с адвокатом укатили в Сильс? Быть, может, красавец солдат Ленц Цбраджен, Солдат-Друг, которого поманила Полари, похотливо похохатывая, уселся подле Ксаны. Быть может, Пола разыграла развлечения ради роль сводни. У Ленца изумительный чеканный профиль, да, безо всякого изъяна, нет… Но вот молодая женщина сняла плащ и подняла руки, чтобы положить на мои плечи, она хочет мне что-то сказать, но я отскакиваю назад, и мой негодующий голос заполняет наши крошечные комнаты.

— Моя К., моя К., моя К., хоть я настоятельно не советовал ей ехать, просто-напросто сбегает от меня в эту собачью погоду на какое-то свидание пли кто его знает куда, только-только после болезни, а ведь всего две недели назад она лежала с воспалением легких…

— Альберт… мадам Фауш…

— Чихать я хотел на твою мадам Фауш. Я зол как тысяча чертей! Показать, как я зол? Во-о-от!.. — Подкинутая правой ногой опанка взлетает высоко в воздух и исчезает за балконом. — Я тут с ума схожу из-за сбежавшей мадам! Жду целую вечность! Убиваюсь из-за нее! Целую вечность! И вот наконец она является мокрая до нитки, с эдаким безумным… сомнамбулическим… сомнамбулически-влюбленным лицом!

Ксана идет в наш спальный закуток, садится на стул. Рука ее прикрывает опущенное лицо. Она что, плачет? Но, приглядевшись, я обнаруживаю: она улыбается. Озябше-измокшая, она улыбается, переполненная новым для нее чувством довольства. Меня как по сердцу полоснуло.

— А я уже испугался, что моя К. сбежала, что скучно ей стало в изгнании со своим Дырявоголовым. Почему же ты не сбежала? Гоп-ля, в-о-от так… — И вторая опанка летит через перила. — …Не сбежала «Домой — в рейх»! Домой — к своему пенсионеру-циркачу…

Она поднимается, еще улыбаясь, и прикрывает тихо, но решительно дверь. А я остаюсь, этакий Отелло в носках.

Одевшись, я вышел на боковую террасу, спустился по довольно крутой и длинной лестнице, ведущей в подвал в прачечную. Там, где в солнечные дни мадам Фауш развешивает белье, я нашел одну опанку: одну. Совершенно подавленный, я прекратил поиски. Но, вернувшись в «кабинет», я перегнулся через ограду балкона и разглядел вторую. Она попала на балкой супругов Фауш. Из шпагата и разогнутой скрепки я соорудил удочку. После долгих усилий, испытывая собственное терпенье, я наконец выудил опанку; постучал в дверь и тотчас услышал:

— Войдите!