Охота на сурков

У единственного окна, выходившего на Шульхаусплац, расположился королевский жокей в отставке; мы сели друг против друга, и Фиц для удобства подложил под себя огромную кипу газет, которая сделала бы честь любой читальне. Потом он обвязал вокруг шеи клетчатую салфетку (да, сзади она была завязана узлом и при его росте казалась слюнявчиком) и снял парусиновую кепочку с длинным козырьком; впервые я увидел, что он совершенно лыс. Нас обслуживала склонная к шуткам кельнерша, девица с плохим цветом лица, как ни странно, похожая на Ксану, вернее, на окарикатуренную Ксану; сегодня вечером она, правда, была менее расположена к шуткам и меньше похожа на Ксану; Фиц заказал quenelles de brochet и белый фендан старого урожая; я последовал его примеру, сознавая, что наношу непоправимый удар моей наличности: после этой трапезы у меня останется всего несколько франков. Фиц сухо заметил, что ужасающее двойное самоубийство Цбрадженов-boys[379] его лично совершенно не удивляет, такие истории случаются здесь сплошь и рядом. Неужели я не помню происшествие со знаменитым русским танцовщиком Вацлавом Нижинским, который вскоре после войны тридцати лет от роду сошел с ума во время гала-представления в отеле Бадрутта?

— …Вы только представьте себе, во время своего знаменитого сольного номера, не помню уж какого, быть может этого паршивого «Умирающего лебедя», он вдруг спятил и его утащили со сцены в смирительной рубашке; imagine[380], умирающий лебедь в смирительной рубашке. Да, Цбраджены-boys, Ленц и Бальц, тоже спятили, God Almighty[381] пусть сжалится над их грешными душами. У господина Кадуфа подают совсем неплохие фрикадельки из щуки. Не правда ли?

— Да. Между прочим, я не предполагал, что существует еще третий брат. Андри.

— Poor youngster![382] — Продолжая жевать, он сказал: — Не удивлюсь, если сегодня ночью он застрелит себя из того же самого ихнего ружья. — Пожевал еще немного и добавил: — Или сотворит что-нибудь в этом роде.

— Что именно?

— You see[383], эта история совершенно вывела его из равновесия. Может быть, он взбесился и собирается свернуть шею не себе, а кому-нибудь другому.

— Например?

— Например, своей мамаше. Почему вы улыбаетесь, мистер?

— Разве я улыбаюсь?

— А может, вам просто попал в рот слишком горячий кусочек щуки. Вонючки, черт бы подрал эти паршивые электрические жаровни для подогревания блюд… не подумайте только, что в мое время в Букингемском дворце было такое дерьмо. No, sir.

Он налил немного фендана в тонкую и узкую, как пробирка, рюмку.

— Да, да, эта ужасная… дурацкая сила.

— От кого они ее получили? — осведомился я.

— От кого?.. От человека, который жил там, напротив. От адвоката Гав-Гав.

Дом де Коланы с заколоченными ставнями показался мне ничуть не изменившимся (в последние годы жизни адвоката ставни на фасаде также были постоянно закрыты). В этот предвечерний час, в heure blue или heure blue-gris[384], при этом освещении я подумал, что не знаю второго такого красивого дома во всем Энгадине, а уж Санкт-Мориц, во всяком случае, не мог похвастаться подобными зданиями. Правда, на северной стороне Шульхаусплац было похожее, хотя и гораздо более невзрачное, строение (до этой поры я его как-то не замечал), строение с воротами, напоминавшими амбарные ворота, которые выглядели анахронизмом на фоне почти городского пейзажа.

— Вчера, — продолжал Фиц, — мы снова увидели его в «Мельнице на Инне». Remember?[385]

— Кого?

— Молодого де Колану. Разве вы не помните? Я имею в виду всего лишь картину, настенную фреску мсье Паже. На ней изображено, как молодой Гауденц де Колана на своих санях входит в вираж на Креста-Ран. Я ведь вам показывал. Как раз незадолго до this horrible thing with Lenz happened[386].

— Вот оно что, — сказал я.

— Yes, sir. Это самый убийственно-крутой вираж на всей той обледенелой трассе. Убийственный вираж. Но Гауденц преодолевал его тогда играючи. Он блестяще правил санями. Yes, sir. А через двадцать пять лет, превратившись в ужасного, вечно пьяного старикашку, он все равно водил машину tops. Первоклассно. Без сомнения, он мог бы участвовать в авторалли на Grand Prix de Monaco[387]. Поэтому, в сущности, нельзя понять, — Фиц положил себе в ротик кусок фрикадельки, — нельзя понять, почему его «фиат» занесло в Кампферское озеро. Если спросят мое мнение, то…

— Если спросят ваше мнение, то?..

— …Я скажу, что здесь дело было нечисто.

Он произнес это не тоном провидца, а тоном человека, констатирующего факт.