Охота на сурков

«Начальнику полицейской тюрьмы у Россауэрской пристани (Элизабетпроменаде)

По вопросу о мытье внутренней и наружной части нижней половины туловища.

Поскольку, после того как арестант освобождается от экскрементов (иными словами, опорожняется), соответствующая часть туловища (именуемая задом или даже задницей), несмотря на все усилия, не может быть чистой, возникает необходимость вымыть этот последний (эту последнюю) с мылом. Посему ходатайствую о том, чтобы мне разрешалось сие. Пользуясь благоприятным случаем, хочу заверить также, что мое неуклонное стремление проводить данную гигиеническую процедуру еще не является свидетельством того, что я есть шлюха, хотя г-н полицай-инспектор Седлачек почему-то принимает меня за таковую.

Альберт

***, обер-лейт-т,

Заключенный М 292

Два дня спустя майор Козиан, соблюдая полную серьезность, наложил нижеследующую резолюцию:

«Ходатайство отклонено»

Внезапно кверху взмыл огненный сполох — отблеск необычайно яркой молнии. Может быть, внизу, в долине По, в эту самую секунду убило такого же, как я, ночного путника. Или несчастную птицу. А что если убило итальянского фашиста? Странное дело, я не пожелал, чтобы эта ужасная молния убила даже итальянского фашиста. Конечно, я не имел бы ничего против, если бы это была важная фашистская птица, но важные фашистские птицы в такие часы не ходят гулять, молния могла убить только мелкую пташку.

Совершенно неожиданно вспышки молний, мелькавших одна за другой над далекой южной равниной, на пять, шесть, семь секунд осветили все вокруг, и я внезапно увидел церковь.

Но это была не церковка в Сан-Джане, а какая-то призрачная гигантская церковь.

Аббат Галиани: «Наш удел — оптический обман». Прощальный привет де Коланы…

В последующие секунды холм показался мне горой, а высокая трава настолько неестественно зеленой, словно она была нарисована и освещена софитами в старомодном венском театре. От аромата этой травы меня защитила последняя доза эфедрина. Да, церковь производила необычное впечатление… чрезмерно большая, раздувшаяся, она тем не менее была НАСТОЯЩЕЙ…

Колокольня с остроконечной, уже давно сгоревшей и не восстановленной крышей стояла в центре…

(«Стоять» имеет тот же корень, что и «настоящий».)

…и походила на колокольню венской церкви миноритов, в то время как башня позади нее, донельзя скромная, достигала, казалось, высоты башен собора св. Стефана. Для меня это открытие было поистине ужасной неожиданностью. Если бы я не находился в пути, а был бы, так сказать, «оседлым», то наверняка упал бы со стула. Во-первых, в меня закрался, нет, на меня напал, нет, меня обуял страх. Не страх перед тем неизвестным, который шел за мной по пятам. Мог идти за мной. Способен был идти за мной. Или не способен. А страх перед фантазиями, которые порождал мой собственный мозг. (И которые до сих пор оставались мне в известной степени чуждыми.)

А вот и еще одна, быть может последняя, неестественно яркая зарница… Кстати, дальинй бой сравнивают с зарницами, ближний — с громом и разящими молниями… от этой зарницы опять стало светло. И я приказал себе: не надо думать, не надо думать сейчас о давно прошедшей мировой войне.

И тут опять перед путником появилась огромная церковь в Сан-Джане, только на сей раз по левую руку.

Я начал лихорадочно размышлять: неужели все это из-за эфедрина фирмы «Мерк» в Дармштадте… Мерк — друг Гёте… неужели это самое лекарство, которое внизу, в долине Домлешга, сделало меня на редкость бесчувственным, способным спокойно выслушать предпоследнюю ночную историю в Луциенбурге… неужели здесь, в горах, большая доза эфедрина подействовала на меня, как опиум на курильщика опиума? Единственный страх, испытываемый мной в эту секунду, был страх перед собственной невменяемостью, перед возможностью потери чувства реальности под действием наркотика (да, под действием наркотика теряется ощущение реальности), чего сегодня ночью я ни в коем случае не мог себе позволить.

Сегодня ночью в начале лета тридцать восьмого года…

Быть может, если я начну напевать, это чувство пройдет.

— Avanti popolo / alla riscossa, / bandiera rossa, / bandiera rossa…