Охота на сурков

Это произошло однажды утром… Апрельским воскресным утром, наступившим после ночного сражения «сот», в котором участвовали и гаубицы и мортиры… Вдруг зазвучал тенор, такой прекрасный, такой волшебный, словно он принадлежал молодому Карузо — ландверовец из Южной Далмации обратил мое внимание на то, что «iurnata» — день — был воистину неаполитанский. Одинокий чистый дивный голос пел в перерыве между двумя боями (казалось, противники договорились о нем заранее), пел: «Che bella cosa ’nа iurnata a’ sole /Un’aria serena/ Dopo la tempesta /Un altro sole/ Più bell’ oiné /O sole mio/ Sta in front a te…»[437]

Через смотровую щель соседней «штольни» Требла увидел пять аистов, летевших на север, и подумал: неужели аистиный бог отвернулся от них? Неужели им больше негде вить гнезда, кроме как в ЭТОЙ Европе? Куда они летят? К вершине горы Хартмансвайлер? Но ведь там их разнесут в клочья. Непосредственная реакция Треблы на «О sole mio» и на полет аистиной стаи была следующая: он встал по стойке «смирно» перед командиром своих «сот», обер-лейтенантом горнострелковых частей из Каринтии по фамилии Коц, и сказал:

— Обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой дать мне порцию спагетти по-неаполитански с аистиным мясом. Здесь такого блюда нет? В таком случае покорнейше прошу отчислить меня, вольноопределяющегося ***, замещающего офицерскую должность, от вашей части. Привет, камрад Коц.

Та женщина снова отделилась от стены дома с фонарем на северной окраине Понтрезины, расстояние между нами уменьшилось почти до ста метров, и я наконец увидел своим дальнозорким глазом, что это была Ксана.

Предполагаемая меховая накидка оказалась Ксаниным полупальто из верблюжьей шерсти. Дорога, пробегавшая мимо «Дома василиска», была так скудно освещена, что Ксана наверняка не обнаружила темную фигуру, приближавшуюся к ней. К тому же, когда стоишь под фонарем, очень трудно различить что-нибудь в темноте. Следовало ли мне набрать в легкие как можно больше воздуха и заорать во всю глотку, крикнуть что было мочи?.. Крикнуть, как я крикнул тогда итальянцам, выбравшись из «соты» Сан-Мишеля? В тот день я пошел на чудовищный риск, а теперь не захотел идти. Не захотел именно сейчас, почти достигнув выхода из туннеля, ведь я еще не выбрался из него наружу, еще нет. Несомненно, если я крикну, Ксана узнает меня по голосу, двинется навстречу и войдет внутрь туннеля ужасов, туннеля-дороги через Сан-Джан. А что, если как раз тогда и начнется то, чего я боялся?

Не исключено, что позади вытянутой в длину, аккуратно сложенной кучи торфа или чего-то еще, кучи почти в рост человека, притаился снайпер. А может, и не один? Одержимый охотничьим азартом, он возьмет на мушку не только меня. Не дай бог Ксана станет «случайной жертвой». «ПОСТОРОННИМ ЛИЦАМ ВХОД В ТУННЕЛЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».

Может, стоило рискнуть и пробежать сто метров, отделявших меня от Ксаны? Дорога, что вела к окраине городка, заметно поднималась; наверно, этот бег на спринтерскую дистанцию был бы величайшей глупостью в моей жизни, доказательством полного отсутствия инстинкта самосохранения. Поэтому я но тjропясь потопал в гору, так и не дав себе команду «сено-солома».

И пока я шагал, Сан-Джан и Сан-Мишель слились в моем сознании воедино. По-настоящему. Нет, не по-настоящему. ВОЕДИНО.

Гора круто падала вниз. Требла пропустил мимо ушей приказ командира, отданный отчаянно визгливым голосом, и вылез из пещеры.

Спускаясь с горы Мишель, он не увидел никакого Мишеля, иными словами, архангела Михаила; над соседней горой Габриэль не пролетел и Габриэль, иными словами, архангел Гавриил, хотя Гавриил был ангелом смерти по Апокалипсису. Увидеть летящего архангела над горой Монте-Кози он даже не мечтал.

— Amici, — рявкнул я что есть мочи, обращаясь к верхним «этажам-сотам». — Mangio solamente carne di cicogna con spaghetti alla Napoletana![438] Аистиное мясо со спагетти! Ничего другого я не ем. Понимаете, amici?

На верхних «этажах» из-под стальных касок выглядывали лица альпийских стрелков, они удивленно таращили глаза. И Требла подумал: крик ошеломил их настолько, что они не станут стрелять в этого явно чокнутого парня. И они, правда, были сильно ошеломлены. Сверху донесся хохот, хохот итальянцев имеет свой особый тембр. Выходку Треблы нельзя было рассматривать как классический случай дезертирства, поскольку Т. опять явился в качестве ординарца к своему штабному офицеру («кафе “Империал”» — позиция у Добердо).

— Разрешите доложить, архангела Кози не существует, и я не ем ничего, кроме аистиного мяса.

В камере клагенфуртской тюрьмы Требла по-прежнему твердил: «Я не ем ничего, кроме аистиного мяса».