Подросток попятился назад, столкнувшись с проходившим Бушем. Буш шевельнул плечом, и пацан, словно задетый шершавым боком мчащегося во весь опор носорога, отлетел обратно в объятия Хэвилленда.
Карелла среди всего этого гвалта пытался допрашивать двух подростков.
— Ну, кто стрелял?
Пацаны синхронно пожимали плечами.
— Посадим всех как соучастников, — пообещал Карелла.
— Какого черта тут у вас стряслось? — поинтересовался у него подошедший Буш.
— Понимаешь, мы с Клингом пошли выпить пива. Тихо, спокойно посидеть за стаканом пива после работы. Я уехал, а он остался. А когда через десять минут тоже собрался домой, на выходе на него набросилась эта шпана. В суматохе кто-то из них его и подстрелил.
— Как он?
— В больнице. Пуля 22-го калибра. В правое плечо навылет. Полагаем, стреляли из самопала.
— Думаешь, это связано с теми двумя убийствами?
— Очень сомневаюсь. Уж очень почерк непохож.
— Но тогда почему? За что?
— Откуда, черт побери, мне знать? Похоже, весь город решил, что открылся сезон отстрела полисменов. — Карелла повернулся к своим двум подопечным: — Вы оба там были, когда вся ваша свора набросилась на полисмена?
Пацаны продолжали упорно молчать.
— Ладно, ребята, как хотите. Играйте в молчанку. Посмотрим, что это вам даст. Посмотрим, сколько „Гроверам“ осталось жить — с таким-то обвинением! — пригрозил Карелла.
— Да не стреляли мы ни в какого полисмена, — сказал один из мальчишек.
— Нет? Он сам себя подстрелил?
— Думаете, мы психи? Стрелять в быка, придумал тоже.
— Это был патрульный, — поправил его Карелла, — а не детектив.
— Ну да, в пиджачке, — усомнился первый парнишка.
— Полисмены носят штатское платье во внеслужебное время, — почти в уставных терминах проинформировал пацанов Буш. — Что на это скажете?
— Никто не станет стрелять в полисмена, — упорствовал первый подросток.
— Да, но кто-то все же стрелял?
Лейтенант Барнс вылетел из своего кабинета и рявкнул:
— Ну ладно, хватит! Хватит, я сказал!
В комнате немедленно воцарилась тишина.
— Кто у вас говорит?
— Я, — отозвался высокий подросток.
— Имя?
— До-До.
— Полное имя!
— Сальвадор Хесус Сантес.
— Хорошо. Подойди сюда, Сальвадор.
— Ребята зовут меня До-До.
— Ладно, иди сюда.
Сантес подошел к Барнсу. Ленивой, враскачку, хиповой походкой, которая, как считалось, одновременно выражала дерзость и хладнокровие. Ребятня в комнате заметно успокоилась и расслабилась. До-До ушлый парень, даром что ли они избрали его вести всякие толковища[41], он-то языком молотить умеет. И всю эту бузу уладит.
— Что произошло? — спросил его Барнс.
— Маленькая стычка, вот и все, — объяснил Сантес.
— Из-за чего?
— Так просто. Промеж нас прошло словечко, вот мы и собрались проучить…
— Какое еще словечко? О чем это, черт возьми, ты говоришь?
— Ну, знаете, вроде ищейка объявилась. Нюхает, нос сует, куда не надо. Знаете?
— Нет, не знаю. Объясни.
— Слушайте, папаша… — начал Сантес.
— Еще раз назовешь меня папашей, — предупредил Барнс, — живого места на себе не отыщешь!
— Во завелся, па… — Сантес оборвал себя на полуслове. — Чего вы от меня хотите?
— Я хочу знать, почему вы напали на полисмена.
— На какого еще полисмена? О чем вы?
— Слушай, Сантес. Ты перестань умничать. Вы напали на одного из наших патрульных, когда он выходил из бара. Вы избили его, и один из ваших прострелил ему плечо. Что теперь скажешь?
Сантес мрачно задумался над вопросом Барнса.
— Ну, я тебя слушаю, — поторопил его лейтенант.
— Он из полиции, что ли? — переспросил Сантес.
— А откуда же еще, черт побери!
— Но он был в летнем голубом костюме! — возмутился Сантес, удивленно хлопая глазами.
— При чем тут костюм? Почему вы на него напали! За что стреляли в него?
Позади Сантеса прокатился невнятный протестующий ропот. Барнс мгновенно прореагировал:
— Заткнитесь вы там! У вас есть ваш представитель, пусть он и говорит!
Но Сантес продолжал молчать.
— Я жду, Сантес, — настаивал лейтенант.
— Ошибка, — заявил Сантес.
— Это уж точно. Но какая!
— Да нет, я хочу сказать, мы не знали, что он полисмен.
— Почему вы на него напали, спрашиваю?
— Говорю же, ошибка.
— Давай с самого начала.
— Ладно, — согласился Сантес. — В последнее время у вас были с нами какие-нибудь неприятности?
— Нет, — признался Барнс.
— Вот! Мы занимались своим делом, так? Ни во что не лезли, так? „Гроверы" никогда не возникают, только если надо защитить своих. Я прав?
— Продолжай, Сантес.
— Ладно. А сегодня заявился этот мужик, стал вынюхивать чего-то. Пристал к нашему парню в баре и ну его трясти.
— К какому вашему парню?
— Забыл, — твердо сказал Сантес.
— А кто был этот мужик?
— Сказал, что из газеты.
— Что?!
— Ага. Сказал, ejro зовут Сэвидж. Знаете такого?
— Знаю, — мрачно ответил Барнс.
— Ладно. Так этот мужик начал выспрашивать всякое, вроде как сколько у нас стволов, да есть ли 45-го калибра, и нет ли у нас зуба на закон, и все в том же духе. Ну, этот наш парень не дурак, сразу смекнул, что мужик этот хочет подвесить „Гроверам" дело с двумя быками, которых кокнули в здешних местах. А нам с законом ссориться ни к чему. Если эта дешевка начнет печатать в своей газете всякое вранье, что мы замешаны в этом деле…