Охота на вампиров

— Сейчас, сейчас, — махали мы руками, стараясь смотреть одновременно на встречающих и на ленту транспортера, которая должна была привезти наши вещи. Однако почти все прилетевшие вместе с нами уже разошлись, волоча за собой свои раздутые сумки, вот уже и лента транспортера перестала крутиться, уползя за резиновые кулисы и там замерев, а наш багаж так и не появился.

— Ну почему именно наши вещи? — чуть не заплакала я, разлученная со своим синим свадебным платьем. Ребенок вяло попытался меня утешить, но у него это плохо получилось, поскольку он лишился спортивных фенечек, с таким трудом, в единоборстве с Шерлоком Холмсом, закупленных на Оксфорд-стрит.

Когда я обратилась к проходившей мимо сотруднице аэропорта со своими претензиями, она повела меня в крошечную каморку, где сидели две веселые девушки, выспросившие у меня все про утраченный багаж, и разочаровавшие меня тем, что если сумки не найдут, они выплатят мне скромную сумму. Они посожалели, что багаж не был взвешен, поскольку размер компенсации зависит от веса, а невзвешенный багаж возмещается по усредненным расценкам…

Вот так меня встретила Родина. Оставалось только отвлечься расследованием дела о вампирах.

* * *

“Бендеря”, между тем, третьи сутки сидел в изоляторе временного содержания и чувствовал себя прекрасно.

Когда я пришла к нему, первое, что он сказал:

— Ой, только не надо адвоката! Ему ж платить надо, а мне нечем…

Он стоял на своем, даже когда в дверях следственного кабинета появился дежурный адвокат, который, впрочем, не расстроился, расписался в протоколе и был таков.

А “Бендерю”, видимо, распирало, и он зачастил так, что я не успевала записывать.

— Ой, и набегался я по подвалам, — сыпал он словами, — ой, и настрадался! В квартиру-то вы приходили, и сказали, еще придете. А дедок-то уже ноги отбросил, уже трупом лежал; не рассчитал я немного последний раз, когда кровушку из него цедил. Вот и ушел я в подвалы. А когда ваши за мной погнались, так сразу и понял: не судьба мне бегать больше. Пойду, думаю, сдамся, хоть кушать буду горячее и спать в тепле…

Настоящее имя его было Бендеря Василий Ильич. Своим западэнским говорком он рассказал, что старший брат его, Степан Ильич Бендеря, уехал в Питер из Львова двадцать лет назад. Калымил на стройках, жил в общежитии, потом получил ту самую халупу в выморочном доме, и Василий решил, что самое время к нему приехать погостить. Собрал свои манатки и прибыл. В подарок братцу он привез свою ручную летучую мышь, которую поймал в Карпатах совсем маленькой, и выкормил. Несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, они с братом действительно были похожи, как две капли воды.

И в первую же ночь родный брат набросился на него, сонного, с какими-то непонятными целями, норовя, как показалось Василию, поцеловать его в шею. Василий с трудом отбился, заподозрив что-то нехорошее с братниной сексуальной ориентацией, но действительность оказалась куда страшнее.

Поутру старший брат признался, что на стройке на него упало ведро с краской, и начались проблемы с головой. Он систематически лежал в психиатрических больницах, и в последний раз познакомился там с несчастным человеком, у которого было какое-то сложное заболевание, что-то с генами и с кровью, он не запомнил название.

Человека звали Герман Иванович Орлов, на вид он был страшен, как смертный грех, весь в язвах, с тонкой коричневой кожей, то и дело лопающейся, что причиняло Герману невыносимую боль.

Как-то ночью в палате на пятнадцать человек, где лежали Степан и его новый знакомец, случился переполох: шум, крики, возня. Когда дежурная нянечка включила свет, Степан с ужасом увидел лежавшего на полу изможденного старика, их соседа по палате, шея у него была окровавлена, а сам старик, похоже, был без сознания. А над ним на четвереньках стоял Герман, и Степана самого чуть не хватил кондратий от жуткого зрелища: глаза Германа горели красным огнем, зубы, и без того обнаженные из-за стянутой кожи, казались длиннее и острее, и весь рот был запачкан кровью. Подняв на тусклую лампочку оскаленное лицо, Герман издал утробное рычание, и Степан похолодел от ужаса. Санитары подняли и увели Германа, его не было в палате двое суток, а потом он появился, притихший и повеселевший.

Забившись со Степаном в уголок, Герман рассказал, что заболел внезапно — прямо утром, после серьезного злоупотребления, проснулся больным. Его ломало от дневного света, болели кости, вдруг стало трескаться лицо, кожа становилась все тоньше и тоньше и потом начала лопаться, образуя ужасно болезненные язвы. Поначалу он грешил на некачественное спиртное и похмелье; неделю не пил, а ему становилось все хуже и хуже. Тогда он стал грешить на СПИД и ЗППП [4], поскольку был молодым интересным мужиком, на которого женщины вешались чуть ли не на улице.