Охота на вампиров

После сытной трапезы время стремительно пошло на убыль. В городе ждали дела, рассиживаться было некогда, и Ал тактично поторапливал родственника. Василий Константинович собирался быстро и компактно, не обращая никакого внимания на нетерпеливое бормотание зятя. А тот и сам вскоре смолк, дивясь сноровке хозяина. Посуда была вымыта и расставлена по местам, нужные вещи собраны в модную сумку на колесиках (Ал пояснил, где они будут жить), не прошло и получаса, они уже стояли во дворе и наблюдали, как рачительный владелец имения обходит подворье, проверяя надежность замков.

На Василии Константиновиче были мягкие полусапожки из натуральной кожи, в которые были заправлены джинсы с многочисленными карманами, тонкой вязки пуловер с замысловатым узором, горло обхватывал воротник темно-зеленого изящного свитера. Все на нем сидело так естественно, словно он, хозяин замка, отправлялся на беззаботную загородную прогулку. Впрочем, экипаж уже был подан.

Шапку шурина и его длинное пальто на подстежке Ал аккуратно сложил в багажник, где лежала его собственная верхняя одежда. В машине было тепло…

Дорога назад всегда короче. Если до Василия Константиновича они с Малышом добрались за три часа, то на обратный путь уйдет не более двух с половиной. Выехали в полдень, а значит, должны вернуться засветло.

— Воров не боишься, Константиныч? — спросил Ал, ожидая услышать смех своего пассажира.

— Что ты, зятек, какие воры? Могу спокойно разъезжать куда хочу. Летом у меня практиканты, а зимой мало кто сподобится на мою заимку посягнуть… А если какой обалдуй сыщется, так у меня ж в лесу друзья…

— Какие друзья? — не понял водитель.

— А как же!

Василий Константинович сидел на переднем сидении. Он повернулся к Малышу, растянувшемуся сзади, и сказал:

— Да, приятель? Не одиноки же мы у себя дома? Тоже гостей-товарищей умеем привечать.

На что волк разинул свою пасть и громко зевнул.

— Сдается мне, шурин, ты ему маленько поднадоел.

— Вовсе нет, — он вновь фыркнул. — Просто Малыш не хочет при тебе своими секретами делиться.

— Ну, волки, ну, хитрованы! Может, мне выйти? А вы тут промеж собой побалакаете, пока я в сугробе не окоченею.

Зверье весело заржало.

Издалека послышался рев мощных двигателей. Грейдеры и бульдозеры расчищали основную трассу.

— Кстати, а на меня ведь в свое время нападали, ножичком шкуру попортили, — протянул серьезно Василий Константинович.

Ал и Малыш навострили уши.

— Давно это случилось, еще до Ольги. Мне лет десять было. Нынче-то у нас спокойно, а тогда, километров за сто отсюда, нашу речушку перегораживали насыпной дамбой. ГЭС строили. Природу, конечно, загадили, но дело не в этом. Стройка была не то чтобы комсомольская, но лагерей хватало. А раз лагеря, то и побеги. Прибились к нам как-то двое беглых. Пасека у нас с матушкой маленькая была, не более двадцати семей. Это сейчас у меня полтораста ульев. Целая фабрика…

— Справляешься?

— А то ж! Летом, знаешь, сколько у меня народу? Даже домик отдельный для них стоит.

— Я не заметил никакого домика, Константиныч.

— Да ты и пасеки самой не видел. Она у меня там, за деревьями. Ульи в амбаре, пчелы же спят, а рядом с ним дом для практикантов и прочего ученого люда. Ну, слушай… Появляются, значит, эти двое с ножами. Напуганные, голодные… Нет бы по-хорошему, как на Руси принято, в ноги поклониться, хлебца попросить. Что, разве не дали бы? Хоть и беглые, а все ж люди. Нет, давай кинжалами махать, на маму кидаться. Я струхнул, да в лес…

— Правильно сделал, какой из пацаненка боец?

— Ты не перебивай, Юрьич! Ишь, умник выискался.

— Извини, Константиныч. Но я, как слушатель, должен сопереживать рассказчику?

— Меньше сопереживай, за дорогой следи. А дальше все на глазах у мамы произошло. Машут бедолаги ножами, берут родную в плен, и тут из тайги выскакивает молодой волк. Прыг на одного и — в глотку! Он в него нож-то свой острый и успел всадить. Второй-то заорал, но пока волк с тем по земле катался, мамочка успела за ружьем сбегать и в воздух пальнула. Не убивать же… Тот так с криком и убежал. Очнулся я от боли. Матушка надо мной причитает, но руки не заламывает, медик же. Сама плачет, а в то же время рану мою дезинфицирует и повязку налаживает. Я маленько испугался, давай мамочку успокаивать мол, жив я, и все будет хорошо. А она вдруг перестает меня перевязывать и с ужасом на живот мой смотрит. Представляешь, рана на глазах затягиваться начала. Оказывается, это я потом уже из умных книг узнал, если нас, оборотней, не в сердце ударить, все, как на собаке, заживает. Прошу прощения за каламбур. Я потом уже ничего не боялся. Как-то по нечаянности топором себе по руке тяпнул, и где этот шрам, где?

Василий Константинович принялся заворачивать рукав дорогого пуловера.

— Шурин, а с тем что стало, на которого ты напал?

— Как что? — он с удивлением посмотрел на зятя. — Загрыз я его к чертовой матери. Мы его с мамой в тайге закопали.

Не отрываясь от дороги, зять поцокал языком.

— Ца-ца-ца… Выходит, Константиныч, ты людоед.