Одно из самых талантливых изображений ведьм, собирающихся на шабаш, – это итальянская гравюра «Шествие ведьм» (1520). На ней чародейки представлены в том же безобразном облике. Старуха едет верхом на огромном скелете, держа в одной руке дымящийся котелок, а другую протягивает к младенцам, корчащимся у ее ног. Ганс Бальдунг, ученик Дюрера, тоже придерживался суеверий своего времени. Его гравюра «Шабаш ведьм» (1510) показывает последние приготовления ведьм к началу шабаша и встрече с дьяволом. Здесь изображены и старые и молодые ведьмы, все они готовят зелье. Самая молодая из них прямо в полете, верхом на метле, набирает его в горшок. Кстати, ведьм на гравюре всего четверо и уж никак не тринадцать. А значит, по мнению гравера, ведьмам собираться в ковен не так уж и обязательно.
Надо отметить, что на Руси представления о ведьмах были не такими четкими. Православная церковь точно так же боролась с колдунами, как и католическая, и в XIII веке епископ Серапион Владимирский в своем «Поучении» высмеивает веру в волхвов. Однако для него кудесники – лишь фокусники и лжецы. Подтрунивая над маловерием, он замечает (если перефразировать древнерусский текст): «Раз вы так верите в колдунов, то им и поклоняйтесь. Ведь если вы верите, что именно они насылают дожди, могут лечить скот и дарить любовь, тогда колдуны очень полезны и легко могут заменить Бога». Впрочем, уже с того времени каждая сельская знахарка в своих заговорах использовала отрывки из христианских молитв.
В целом на Руси подход к чародеям был куда прагматичнее, чем в Европе: если колдун вредил людям, то его судили так же, как и всякого злодея, а если не вредил, то ему позволяли жить. Соответственно, не существовало четкого канона в их изображении. Однако красота и страх тут тоже шли рука об руку. На севере России считалось, что ведьма – это безобразная старуха, которая при желании может превратиться в молодую женщину. А в Украине, например, были уверены, что ведьма принимает облик юной красавицы, но внутренняя ее сущность – злобное уродство – проявляется вовне лишь после того, как она заманивает в свои сети душу мужчины. В конце концов преобладать стал южный вариант – украинский. Это случилось благодаря таланту Николая Гоголя. Его повести и рассказы открыли миру либо красивых, либо как минимум не очень вредных ведьм. Красива панночка из «Вия», а вот Солоха из «Ночи перед Рождеством» скорее смешна, чем опасна. Совершенно безобразную, хотя и не очень страшную ведьму – Бабу-ягу – изобразил на одноименной картине Виктор Васнецов.
Русских и украинских живописцев больше привлекали другие темы, что неудивительно, поскольку серьезной демонологии на Руси никогда не существовало. Поэтому ведьмы и не являлись особенно колоритными и узнаваемыми персонажами. Народный женский костюм исключал шляпы, обнаженными рисовали разве что русалок. Что касается литературы, то из нее следует, что в более позднее время, в начале XX века, трудно было отличить киевскую базарную торговку от ведьмы.
В «Белой гвардии» Михаила Булгакова подольская торговка Явдоха, продавшая одному из героев молоко, вдруг кажется «ему голой, как ведьма на горе»: «Оно (появление Явдохи) было бесподобно в сиянии своих тридцати лет, в блеске монист на царственной екатерининской шее, в босых стройных ногах, в колышущейся упругой груди. Зубы видения сверкали, а от ресниц ложилась на щеки лиловая тень».
Базар в Киеве оказался единственным местом пересечения интеллигентного, мещанского и русскоязычного Верхнего Киева с Киевом Нижним, Подолом, а значит, и с торговками, которые – босоногие и хитрые, белозубые и полногрудые, кокетливые (чтобы продать свой товар), в украинских национальных костюмах – казались самим воплощением природности, язычества и народной магии.
Существовала поговорка: «В Киеве не женись, а в Ромнах не покупай кобыл». В Ромнах обитало множество цыган, которым по традиции приписывали конокрадство. За ними в Западной Европе также охотились инквизиторы и местные власти, считая их носителями ереси и колдовства. А о Киеве так говорили, поскольку верили, что каждая вторая девушка в нем – ведьма! Не зря же поэт Николай Гумилев писал: «Из логова змиева, из города Киева я взял не жену, а колдунью…» И шабаш свой они проводили, как уже было сказано, на Лысой горе.
Впрочем, если на Западе устраивали облавы на шабаши ведам и их ковены, то Лысую гору просто пытались обходить стороной. На месте шабашей, по славянскому поверью, оставались круги из грибов – «ведьмины круги». Их народ тоже сторонился. Ведьм пытались не обижать, дабы те при нужде не отказались помогать.
Кем были жертвы охоты на ведьм?