Охота на Вепря

– А где она, кстати? – заинтересованно спросил Веригин.

– Что значит, где? – позади меня усмехнулся капитан Жабников. И кивнул вперед: – В красном тереме!

– Мы ее в доме оставили, – тоже кивнул на сруб Степан. – Связали только.

– Капитан Дроздов! – окрикнул Веригин одного из офицеров. – Кто с барышней?

– С какой еще барышней? – поинтересовался проходивший мимо молодой офицер.

– Как это «с какой еще»? – Веригин вопросительно взглянул на нас. – Господа говорят, что оставили в доме юную барышню, жену, пардон, уже вдову разбойника Кабанова. На втором этаже. Да? – спросил он у нас.

– Именно так, – кивнул я.

Капитан быстрым шагом подошел к нам.

– Да мы весь дом осмотрели, не было там никакой барышни.

– Как это не было никакой барышни? – теперь уже спросил я – и спросил с вызовом. – О чем вы, капитан?!

– Да сами посмотрите… дом пустой. Только один убитый, с простреленной шеей, ну так это, как я понимаю, из ваших… И более никого.

Мы вчетвером вбежали в сруб и бросились наверх, затем рассыпались кто куда. И вновь вернулись на второй этаж. И уже скоро Степан сжимал в руке кожаный ремешок, которым были стянуты ноги Анюты.

– Сбежала ведь, сучка, – сказал он.

– Но как? – взволнованно спросил я.

– Нашла – как, – усмехнулся Горбунов. – Говорил я вам, Петр Ильич, крепче ее нужно было вязать. В железо ковать таких надо, диких.

– Ее стоит найти, – сказал я. – Солдат послать.

– Да куда она, собственно, денется? – вдруг совершенно равнодушно молвил Веригин. – Сколько ей, семнадцать? Девчонка! Мы ее поищем, конечно, но что она сделает в этом лесу? Это не на балу в русском посольстве. Съедят ее дикие звери или бурят какой-нибудь в наложницы возьмет. Тут одному остаться, то же самое, что на луне, право слово.

Суждено мне будет вспомнить эти слова однажды!..

– И то верно, – пожал плечами Степан Горбунов. – А ведь хороша она, ой как хороша, – он подмигнул мне. – За такую пленницу буряты еще подерутся!

Но мне шутить по этому поводу никак не хотелось. Неприятный осадок после этого известия уже осел глубоко в душе, чтобы остаться там до срока.

– Могу вас поздравить, Петр Ильич, – вдруг очень многозначительно улыбнулся Веригин.

– С чем? – устало спросил я.

– Ну, как это с чем? – удивился он. – Охота на вепря закончена, господа. И успешно. Победителей ждут заслуженные награды.

Я взглянул на Степана Горбунова. Его глаза сияли, он смотрел с вызовом. И Жабников улыбался. И тут я вспомнил, что богат! Как богат и Степан Горбунов, и старый сыскарь Жабников. Господи, я уже и забыл о том, что за смерть Кабанина мне было обещано целое состояние! Большое поместье и двести пятьдесят тысяч рублей! Бешеная сумма! Но разве не стоила жизнь графа Кураева, по его мнению, миллиона или полутора рублей? Еще как стоила! Откупался от смерти, и хуже того – ее прыжка из-за угла – в любой год, в любой день и час. И не надеялся Александр Александрович, что повезет ему, а повезло…

Все вышло, как задумал старый граф. А я теперь был богатым женихом, хоть графине какой руку предлагай и сердце. Но никто не был мне нужен, только моя милая Марфуша, самая прекрасная женщина на земле…

Эпилог

Человеку свойственно изводить себя догадками: а что бы случилось, не оступись он в одном месте, пошире шагни в другом, прыгни подальше в третьем? Как бы тогда сложилась его жизнь и жизнь близких ему людей?..

Я не исключение. Жить прошлым, пытаясь переиграть хотя бы в воображении свою судьбу, надолго стало для меня навязчивой идеей.

Из родного поместья Васильчиковых я уехал, оставив замшелую усадебку с ее домочадцами брату Ивану Ильичу. А сам перебрался в роскошную Воробьевку, где был и лесок, и поле, и озеро. Все как положено у настоящего русского помещика! Марфуша не покладая рук трудилась в новом имении, плела гнездо со всем Богом ей данным умением, которое она с успехом оттачивала еще в доме Сивцовых. Только тут она все делала с великой радостью, с душой! Для своего любимого готовила, для себя и будущих своих детей…

Еще в конце осени она мне сказала:

– Все будет так, как обещала тебе.

– Что обещала, милая? – спросил я.

– Не хотела раньше времени говорить, да теперь, чувствую, нужно сказать. Все равно ведь узнаешь. Я под сердцем твоего ребеночка ношу, Петруша…

– Как же я не заметил, не почувствовал?! – невозможно было передать ту бурю чувств, охватившую и долго не отпускавшую мое сердце. – Я же доктор…

– Эх ты, доктор, – снисходительно улыбнулась она. – Все вы мужчины такие…

– Какие, Марфуша?

– Смешные, вот какие, – ответила она.

Заканчивалась осень 1900 года. Свадьбу мы назначили на третий день после Рождества.

И вот пришла зима. Ночь накануне венчания Марфуша долго не могла заснуть. Положив мне руки и голову на грудь, все смотрела на меня и смотрела, и глаза ее лучились особенно тепло и счастливо. А ведь я и впрямь любил ее, сильно любил, и чувство это только обострялось с каждым днем. Так бывает, когда находишь родную душу, без которой было одиноко и пусто в прежней жизни! И которую, однажды встретив, уже никогда не отпустишь от себя…