Охота на Вепря

На третью ночь после того, как мы засели в доме Зинаиды Матвеевны Сукиной, в Щуковку пожаловали гости. В засаде томились три сыскаря из полицейского управления Семиярска, а с ними майор Жабников, я и Степан Горбунов. Одного надо было нарядить с женское платье. Сукину мы вывести побоялись. Закричала бы, завопила. Выбрали Тимофеева. Комплекцией он был схож с Зинаидой Сукиной, его мы и нарядили в ее балахон и повязали платок на голову. Майор Жабников смеялся во время подготовки к маскараду, Тимофеев чертыхался, другие сыскари то и дело шутили, например: «Мадам, не соизволите ли вас сопроводить до колодца?» – «Пошли к черту! – отзывался Тимофеев. – Кому расскажете – убью!»

И вот, у дома остановилась пролетка. Стояла февральская тьма. Подвывала метель. Я осторожно отвел занавесь. «Ну?» – требовательно спросил Жабников. «Они!» – ответил я, рассматривая в окно кухоньки гостей. Вышли двое, тот, что сполз с козел, хромал. Первый, кто поднялся на крыльцо, был худой, с бородкой. Он постучал три раза. Мы решили выждать. За первым поднялся и широкобородый, хромой. Худой постучал еще три раза. Только после этого сыскарь Тимофеев, цепляя подолом пол, вошел в игру. Он приблизился к окну с горевшей керосиновой лампой, поднес ее близко к занавеси и убрал, и так три раза. И только потом двинулся открывать дверь…

Тимофеев снял засовы, открыл дверь и сразу отошел в тень. Холодом пахнуло в дом. Мы держали на изготовке револьверы. Но все и сразу пошло не так. Из подпола, едва в тишине открылась дверь, тотчас же пошли гулкие удары – один за другим, нервные, призывные. Я услышал отдаленный пронзительный крик: «Беги, Лешка! Беги, сынок! Враги это!» Но Сукин и так не больно поверил, что перед ним мать. И силуэт, и походка!..

– Убей ее! – бросил он с порога, ныряя рукой за отворот пальто.

Мы даже не успели сообразить, что и как, а Штрило вырвал из тулупа короткий обрез и в упор выстрелил в Тимофеева. Беднягу швырнуло в темноту, на нас. Ответные выстрелы отбросили назад и Штрило – на крыльцо, в ночь и снег.

– Сукина живым брать! – заорал Жабников.

Вырвав из-за пазухи револьвер, Сукин отстреливался, совсем не целясь, а сюда уже бежали двое полицейских от соседки Сукиных – Пелагеи Митиной. И наши выскочили и целились бандиту-революционеру по ногам. Подстреленный, он упал рядом с бричкой. Через пять минут, окровавленного, мы втащили его в дом, а из подпола тревожным одержимым набатом шли гулкие удары и неслись проклятия.

– Слышит сука, как щенка ее бьют, – сурово заметил Степан и отошел в темноту.

Теперь было дело сыскарей – добиться правды.

– Как Тимофеев? – спросил Жабников у одного из своих.

Тот отрицательно покачал головой:

– Наповал. Всю грудь разворотило. Бедная матушка его…

Тут уже были и жандармы, караулившие в соседнем доме.

– Царские псы! Опричники! – процедил сквозь зубы Сукин. – Всех перебьем! Всех вырежем!

– Ишь ты! – усмехнулся один из опытных жандармов. – Дьяволенок, твою мать.

Я смотрел на Сукина и думал: он и с бандитами водился, чтобы революцию делать, и деньги любые брал, кровью пропитанные. Он посмел к главному полицмейстеру Семиярска войти, как к себе домой, средь бела дня, и бросить в него бомбу. Это не Бык Мироныч, который лишь за звонкую монету и сладкую жизнь в малине готов был сражаться. Этот будет терпеть. И побои, и боль. А может, и смерть примет с осатанелой радостью. Из таких мученики и получаются! Но ждать у нас времени не оставалось. Нам нужна была главная фигура на этом игровом поле. Я переглянулся с Жабниковым, кажется, он думал так же, как и я.

– Семен Семенович, думается мне, мы только зря потеряем время, допрашивая этого господина, – вдруг сказал я.

– Думаете, Петр Ильич, ничего сукин сын нам не скажет? – спросил Жабников.

– Уверен, – кивнул я.

А из подпола все стучали и стучали. Ревели там.

– Не уймется никак старуха, – сказал один из сыскарей, глядя на революционера с бородкой. – Любит своего упыря! Кровинку свою порченую!

– Распорядитесь керосину принести, – сурово вымолвил я.

Эта фраза заставила всех замолчать.

– Керосину? – переспросил Жабников.

– Именно, Семен Семенович.

– И поболее? – как ни в чем не бывало вдруг поднял брови майор.

– Именно так-с, господин майор. Поболее! Хорошо, что мы понимаем друг друга.

Это была двусмысленная фраза! Сыскари и полицейские уже вовсю переглядывались. Что еще задумали командиры?

– Зачем керосину? – вдруг спросил Сукин.

– Как зачем? – усмехнулся я. – Спалить вашу избенку к чертовой матери.

– А как же матушка? – вновь спросил бомбист-революционер.

Я встретил взгляд Жабникова, и призывно кивнул ему: действуйте!

– А что матушка? – вдруг вошел в разговор майор. – Если бы твоя матушка смирно сидела, мы бы взяли вас двоих, и наш бы товарищ остался жив. Да и твой хромый, глядишь, выжил бы. А так, через твою матушку, хороший человек погиб.

– Так вы и матушку хотите спалить? – ошалело переспросил тот.

– Конечно, – перехватил я эстафету. – И тебя, сучье отродье, и твою матушку, такую вот мерзость уродившую…

– Ненавижу, – прошептал Сукин и вскочил, но его немедленно усадили на место. – Ненавижу…