Охота на волков

Скверики возле мигающей огнями видеозабегаловки представляли собой огромную общественную уборную. Здесь же в полусотне шагов красовались совершенно нелепые гаражи, склепанные и сваренные, казалось, из консервных банок. Они напоминали абы как поставленные кособокие туристические палатки и радовали взор обилием ржавых заплат. Стенки ближайших подвергались непрерывной коррозии, зимой и летом поливаемые шеренгами пестрого люда. И непонятно было, чем сильнее пахнет — пивом или мочой. Швали здесь хватало во все времена. Синелицые забулдыги, бомжи, отбившиеся от таборов цыгане. Иной раз мелькали и стильные воровские полушубки. С десяток киосков торговали исключительно алкогольной продукцией, каменное заведение, притулившееся рядом с видеобаром, угощало желающих шашлыками. Мясо глодали тут же, стягивая желтыми зубами с многоразовых шампуров, запивая тем или иным напитком. Безденежные перебивались без шашлыков, глуша самопальную водку натощак. Жизнь в этом уголке не кипела, а смрадно пузырила, и кто-то, отойдя в сторонку, вершил современный бизнес, торгуя сомнительным, обговаривая условия, выясняя отношения, давая наводку. Своеобразная биржа с характерным российским акцентом. Много было молодняка — вроде тех шкетов, что убегали от него во дворах. И это особенно настораживало. Тринадцать-четырнадцать лет — возраст первых недобрых открытий, возраст скользкий и переходной. Таких бы брать за руку и переводить на нужную сторону улицы, но кто переведет, если школы бастуют, а родители по обыкновению плюют в потолок? Вот и находят свои переходы тинэйджеры самостоятельно.

Побродив взад-вперед, Леонид стрельнул сигаретку, взглядом прошелся по двум кожаным курточкам, увлеченно беседующим о своем. Парни сидели на корточках, как блатные, курили явную коноплю и часто поплевывали. Глаза и у того, и у другого были смурные, но злобой от них не тянуло. Так… Бравада напополам с рвущейся наружу блевотиной.

Потоптавшись, Леонид зашел в видеобар. Взяв картонный пакетик с апельсиновым соком, присел за свободный стол. Локти ставить на грязный пластик не рискнул. Уборкой посетителей не очень-то баловали, справедливо рассуждая, что сколько за свиньями не убирай, все равно снова напакостят. Соломинки ему тоже не дали, пришлось отрывать от упаковки уголок и цедить сок из пробоины.

Пара телевизоров, размещенных в центре, гнали голливудскую лабуду о полицейских и мафии, справа и слева, не глядя на экраны, горланили подростки. Тот самый контингент, что уже горделиво шуршал в карманах купюрами, чем и выделывался перед неимущими собратьями. У тех, что расположились за соседним столиком, на коленях восседали малолетние дамы. Эти в отличие от Леонида сомнениями относительно мужского и женского начал не маялись. Смело и рано вступая в жизнь, они нетерпеливо сучили ножонками, бренча ложками и кастрюльками, требуя всех полагающихся по жизни удовольствий. Можем — значит, хотим — и никак иначе! В каком-то смысле Леонид готов был им завидовать. Более неутомимых любовников, чем четырнадцатилетние соплюны, не найдешь. Но и им же он от души сочувствовал. Ерзающие на чужих коленях девчушки изначально были обречены на череду драм, а их кавалеры — на преждевременную скуку, конвоируемые этапы и суровое разочарование. Колея, из которой не вырваться. Почти по Высоцкому. И куда им, пардон, деваться? Дома — непонятливые предки, в школе — двойки и ненавидимые предметы. Туповатых детей мало кто любит, — поэтому они стараются любить себя сами. Такой вот немудреный выход.

Вихляющийся паренек, шаркая ногами по полу, приблизился к приятелям, хихикая, объявил:

— Сегодня я сутенер! Продаю Марью за десятку. Если на двоих, то скидка. Каждому по шестерику.

— Не дорого ли, Пача?

— Бизнест есть бизнест, — парень так и произнес: «бизнест».

— За червонец я сам тебе кого хошь продам. Так что гуляй, сутенер!…

— А мне продашь? — Леонид вовсе не собирался вмешиваться, но словно кто дернул его за язык. Такое уж «лучезарное» подвалило настроение. — Червончик, пожалуй, дам.

Он ожидал, что подросток пойдет на попятную, но этого не случилось. Акселераты вступали в «бизнест» отважно, ни на миг не выпуская из худеньких рук счастливого кузнечного молота. Вихляющийся Пача ломким голоском осведомился:

— На ночь? Или почасово?

— Мне бы покороче, дружок.

— Значит, почасово! Тогда полтинничек.

Предложенная арифметика Леонида несколько озадачила.

— Ты же говорил: «червонец»!

— Это для своих, батя, — по блату. А ты чужой, кто тебя знает, — Пача оглянулся. — И потом Марью надо уламывать. Она без резинки не согласится.

Голос подростка скрипел, заставлял морщиться. По бегающим глазкам, узенькому лбу и рано испорченным зубам читалось все его незавидное будущее. Без карт и без хиромантии. Либо туда, либо сюда… Оно и понятно, — ПЕРЕХОДНЫЙ возраст. Этот, впрочем, свой переход уже выбрал. Леонид ощутил прилив гадливости.

— Ладно… Не хочешь за червонец — вали.