Охота на зайца. Комедия неудачников

Настают самые мучительные утренние полчаса. Свидание, без которого я вполне мог бы обойтись, но которое оправдывает добрую половину моего жалованья. Все уже на ногах, в коридоре минимум человек тридцать, все пытаются урвать себе кусочек окна. Опухшие со сна физиономии, зловонные зевки и бесконечные потягивания. Перед туалетом прямо осада Варшавы. Женщины со своими косметичками в руках входят и выходят, так и не обретя по–настоящему человеческого облика, мужчины орудуют электробритвами и гримасничают перед зеркалом. Самое подходящее время, чтобы поскорей навести порядок в вагоне. Надо вылизать каждое из десяти купе меньше чем за три минуты. Вначале у меня на это уходила четверть часа. Войти, зажав нос, открыть окно четырехгранным ключом, выгнать последних заспавшихся пассажиров, опустить две средние полки, запихать простыни и наволочки в мешок, сложить шесть одеял и перейти в следующее купе. Никогда резко не сдергивать простыни с верхних полок, иначе можно получить каким–нибудь непредсказуемым предметом прямо по роже: плейером, трусами, банкой «фанты» или связкой ключей. Именно тут моя работа принимает свой истинный масштаб. Чужое грязное белье. Перед операцией я надеваю белые перчатки, которые компания не выдает, — другими словами, это просто скандал. Пассажиры–то видят в них образчик шикарного и легендарного стиля «Спальных вагонов», тогда как на самом деле это всего лишь разновидность презервативов для наручного употребления. Иные времена, иные нравы.

Готовы все, кроме седьмого. Я не осмелился. Так же как и навестить соню.

*

8.36. Мы покидаем Венецию–Местре, материковый придаток города, являющийся не более чем гигантской автостоянкой, где турист может оставить свою машину, прежде чем окунуться в свой миф. Начинается самая прямая и прекрасная линия маршрута: многокилометровый мост, тянущийся через лагуну Едва вынырнув из тумана С02, замечаешь вдали мираж неописуемой красоты, который, однако, не только не рассеивается, но все больше и больше становится похож на какой–нибудь пейзаж Каналетто. Обычно, пока мы едем вдоль этого морского рукава, мои глаза просто обжираются горизонтом.

Но сегодня утром у меня к этому сердце не лежит, а взгляд и вовсе блуждает неведомо где. Пять минут. Пять ничтожных минут до прибытия. Я все оттягиваю свою встречу с соней, но больше уже тянуть невозможно. Он ждет меня, не осмеливаясь прийти сам. Он на меня надеется. Все мои прочие пассажиры уже ни на что не надеются, они толпятся в тамбурах и больше не заглядывают мне в лицо; не знаю, может, это эффект паранойи, но мне кажется, что они думают: «Теперь и без тебя обойдемся». Странная боязнь не сойти с поезда заставляет их тесниться возле дверей, я еле пробиваюсь сквозь эту давку, перешагивая через чемоданы. У Ришара приходится преодолевать то же плотное скопище. Расступись, чернь, у меня тут кое–какие дела остались. Ришар выволакивает свой мешок с грязным бельем в коридор.

— Он ничего себе, твой чудак, только не больно разговорчив. Ты за ним?

— Посмотрим.

Жан–Шарль сидит у окошка, спокойный, подтянув колени к себе. Он выглядит совершенно отдохнувшим и с некоторой негой во взоре любуется спокойным колыханием зеленых вод, омывающих сваи.

— Еще чуть–чуть, и я бы никогда не увидел всего этого…

— Погодите пока восхищаться, вы еще не видели сам город, а то израсходуете раньше времени все превосходные степени. Спали хорошо?

— Превосходно. Никогда бы не подумал, что такое возможно после… А вы?

— Сам толком не знаю, спал ли я. Может, мне это почудилось. Но на ногах держусь чуть прямее. Что собираетесь делать в Венеции?

Вопрос в лоб, знаю, но с какой стати мне щадить его снова и снова? Возиться с ним в поезде ночь напролет еще куда ни шло, в конце концов, это моя работа. Но на земле он снова становится посторонним с улицы, так что не мне учить его ходить. Это ведь правда, чего там…

— Я не знаю… я…

— Нечего мямлить и отводить глаза, меня больше не забавляет видеть, как вы строите из себя мальчишку. Скажите мне ясно и определенно, что намереваетесь делать, а если боитесь чего–нибудь, то чего именно. Насколько я понял, со Швейцарией у вас покончено. Стало быть, вы возвращаетесь, так, что ли?.. Да говорите же, черт!

— Да.

Наконец–то. Наконец–то хоть что–то прояснилось.

— Да, я думал обо всем этом сегодня ночью, — говорит он. — Не вижу, с чего бы это Швейцария должна извлечь из меня выгоду, особенно с помощью этих подонков…

По правде говоря, ситуация к этому не располагает, но этот дурак вдруг ни с того ни с сего улыбается.

— Когда Франция поймет, что чуть было меня не лишилась, я, поверьте, добьюсь кое–каких компенсаций. В конце концов, почему не они? Уж я проковыряю дырочку в бюджете на научные исследования, вот увидите!

Я застываю как громом пораженный, не в силах произнести ни слова.

— Если я и возвращаюсь, то только из–за денег, а вовсе не ради медицинской славы своей страны!

— И как вам все это представляется в вашей пустой голове? Поторопитесь, мы уже прибываем.

— Не знаю… Позвоню жене, чтобы выслала мне денег… Какой–нибудь срочный перевод.

— Что у вас за банк?