Охота Полуночника

Нахмурившись, она потрясла кулаком, в котором был зажат зуб; было слышно, как он стучит об ее кольца. Потом она раскрыла ладонь, пробормотала молитву и выбросила зуб.

— Эй, — воскликнул Даниэль. — Зачем ты это сделала?

— Пусть мыши подберут его. Они не смогут заколдовать меня. — Она дрожала. — А теперь отойдите. Я хочу надеть платье.

— Пойдем, Фанни, — подозвал я собаку, которая с сомнением посмотрела на меня.

— Нет, пусть Фанни останется, — попросила девочка.

Мы с Даниэлем отошли. Мой друг топнул ногой и тихо выругался.

— Я убью того, кто это сделал!

— Над ней… правда, надругались? — прошептал я.

Он усмехнулся, считая видимо, что, задавая такие вопросы, я подвергаю сомнению его умственные способности.

— А мы не сделали ничего, чтобы помешать этому. Ничего!

Боль и ярость Даниэля заставили меня почувствовать себя совершенно бесполезным. Я не понимал, откуда он узнал, что произошло? Вероятно, он заметил нечто, что ускользнуло от меня, может быть, прочел в глазах девочки или заметил какой-то знак на ее теле. Но я не знал, что именно, потому что у меня не было ясного представления о том, что значит слово «надругались». Я знал только, что это самое ужасное, что может случиться с женщинами и девушками, и об этом говорят только стыдливым шепотом.

Накинув на себя платье, Виолетта разрешила нам подойти. Избегая взгляда Даниэля, она попросила меня отвести ее к нам домой, чтобы мать девушки не увидела ее в таком виде, иначе будет слишком много вопросов.

— Посмотри на меня, я ведь тоже здесь! — рассердился Даниэль, взмахнув кулаком.

Девушка не отрывала взгляда от земли; на ее лице была тревога. Даниэль взял себя в руки и мягко спросил:

— Ты теперь ненавидишь меня?

Виолетта через силу посмотрела в искаженное болью лицо Даниэля, и ее глаза наполнились слезами.

— Нет, Даниэль, но мне страшно. Я не могу вынести сразу и твои, и мои чувства. Я не настолько сильная. Не сейчас. Сейчас не жди от меня ничего.

Она больше ничего не стала объяснять, и Даниэль прекратил расспросы. Девушка позволила ему поднести ее ладонь к губам, но затем Виолетта выдернула руку. Всю дорогу мы шли, поддерживая ее.

Я взял с собой полотняную накидку, и мы накрыли ею подругу, чтобы никто на городских улицах не заметил ее растрепанного вида.

Я зашел домой первым. К моему облегчению, родителей еще не было. Переступив порог моей комнаты, Виолетта вытерлась полотенцем и расчесалась. Затем посмотрела на свое отражение в зеркале и побледнела. Глядя в темные, холодные глаза Даниэля, наблюдавшего за ней, я понял, что он разрабатывает план мщения.

— Мне пора, — произнесла девочка.

Даниэль спросил дозволения проводить ее до дома, но она отказалась и попросила разрешения оставить у себя Фанни на несколько дней.

Выйдя за дверь, я присел перед собакой на корточки. Поцеловав ее в морду, я объяснил ей, что Виолетте необходима ласка. Нельзя рычать, скрести лапами по полу, бешено лизаться и царапать мебель, издавая неприятные звуки. Впрочем, я говорил это не столько собаке, сколько Виолетте, чтобы выразить ей свою любовь. Однако она не проявила никакого интереса к моей речи. Подозвав Фанни, она поспешила вниз по улице, словно спасалась от надвигающейся грозы. Даниэль подбросил в воздух большой камень и на лету поймал его.

Мать Виолетты несколько дней не пускала нас с Даниэлем. Я увидел Виолетту только через пять дней, когда она вернула мне Фанни. Мама резала хлеб, поэтому дверь открыл я. Собака бросилась ко мне, бешено виляя хвостом. Виолетта смущенно стояла в дверях. Когда я, наконец, посмотрел на нее, я потерял дар речи: ее золотисто-каштановые волосы были неровно острижены выше плеч.

— Виолетта, зачем они это сделали?

Она повернулась и, недослушав меня, пошла прочь. После этого я не видел ее больше недели, пока однажды не проснулся среди ночи от звука камушков, которые она бросала в мое окно. Ночь была лунной, и я заметил на ней дамскую шляпку с оборкой. Зная, что Виолетта никогда не покрывала голову, я почувствовал беспокойство. Выскользнув из дома, я подбежал к ней.

— Извини, что разбудила, — произнесла она всхлипывая. — Прости меня за все. Я так ужасно себя вела. Прости меня, Джон.

— За что?! Я не понимаю. Виолетта о чем ты говоришь?

Она сняла шляпку. По-видимому, кто-то еще раз остриг ей волосы до самого затылка, причем сделал это тупыми ножницами. Шея девушки была покрыта порезами и царапинами.

— Виолетта, кто остриг твои волосы?

Она покачала головой и, не ответив, пошла прочь. Я постоял несколько минут, потом бросился за ней, выкрикивая ее имя. Она побежала, и я уже подумал, что не догоню ее, но рядом с тюрьмой в конце улицы она неожиданно споткнулась. Я нагнал ее, она закричала, а затем сильно ударила меня по лицу, разбив мне губы в кровь.

Мы оба были так ошеломлены, что просто смотрели друг на друга, не в силах произнести ни одного слова. Почувствовав во рту соленый привкус, я сплюнул. Вместо извинений Виолетта крепко обняла меня, и я почувствовал, какое хрупкое у нее тело. Не боясь испачкаться, мы уселись прямо на мостовую.