Охота в атомном аду

«Люция-Пиз..!» – неожиданно прочитал я прокарябанную чем-то острым и явно очень давно на потемневшей шукатурке краткую, но явно ёмкую характеристику. Ну да, была когда-то такая, продержавшаяся не сильно долго, дурацкая мода – дескать, если у тебя двое детей, мальчика надо непременно назвать «Рево», а дочь «Люция», чтобы вместе получалось «Революция». Хотя даже совсем не обязательно, чтобы непременно мальчик и девочка – в студенчестве знавал я двух тётечек преклонного возраста, родных сестёр, одну из которых звали Рева (ну, куда чаще её звали «Ревка») а вторую, естественно, Люция. Этакая женская революция.

В принципе, давать детям подобные имена – это ну никак не от большого ума. Но это ненамного хуже, чем неистребимая российская привычка из моего времени называть мальчиков (вполне себе русских и даже разных там татарско-башкирских) при рождении Мартинами, Посейдонами, Одиссеями, Дионисами, Сигизмундами, Аврамами, Рагнарами, Теодорами и Габриэлями, а девочек Клеопатрами, Кассиопеями, Афродитами, Стефаниями, Мальвинами, Оливиями, Амелиями, Рианнами, Деметрами, Мадоннами, Миллианами и Розалиями…

Хотя всё же любопытно, что это за Люция такая выискалась?

«Живой объект» (может, это он Рево и есть?) по-прежнему не шевелился.

По сторонам коридора обнаружилось ещё несколько мелких помещений без дверей – какие-то, в прошлом, подсобки или кладовки…

Когда-то сюда, явно второпях, стащили разнокалиберные столы, верстаки, стеллажи, шкафы, а потом навалили на них без разбора самого неожиданного добра, опознать которое под слоем многолетней пыли и грязи было практически невозможно.

И, как легко догадаться, практически всё, что было свалено здесь, снова оказалось совершенно бесполезным.

Например, в одной мелкой комнате устроили что-то вроде «оружейки». Да, оружия там было много. Десяток мосинских винтовок и карабинов, разнотипные охотничьи ружья, «мелкашки», несколько СКС и «АК-47», «ППС», «ППШ», два пулемёта ДП-27, один РПД, пистолеты ПМ и ТТ, штук пять «нагановских» револьверов. На стоявшем у стен и разложенном на застеленных промасленной, полуистлевшей бумагой столах оружии лежал всё тот же толстый, моховой слой коричневато-неопрятной пыли, а часть стволов выглядела прилично заржавевшими. То есть в последнее время с чисткой оружия здесь наблюдались явные проблемы – или чистить стало некому, или, что вернее, просто незачем…

И, самое главное, осмотрев здешние столы, шкафы, полки и ящики, я действительно не обнаружил ни одного(?!) патрона – автоматика нисколько не наврала. То есть да, кругом лежали брезентовые и, кажется, даже холщовые подсумки, магазины, диски, обоймы, десятки патронных ящиков и цинков и, наверное, сотни картонных пачек из-под различных патронов. Но все они, без исключения, были пустыми. И только россыпи непонятно зачем принесённых сюда потемневших стреляных гильз на столах и земляном полу напоминали о «былой роскоши».

Десяток гранат «Ф-1» и «РГД», лежавших здесь же, были лишены запалов и оттого представляли собой не более чем куски железа, польза от которых была такая же, как и от остального здешнего арсенала. Ну, то есть никакая…

Когда, интересно знать, эти неизвестные ребята столь капитально вышли в ноль? Или чего-то трагически не рассчитали, поскольку им пришлось очень много стрелять? Перефразируя одну пекинскую стратагему товарища Мао, можно согласиться, что винтовка действительно рождает власть, а партия управляет винтовкой. Но в случае, когда партии настаёт очень быстрый и необратимый кирдык, оная винтовка перестаёт стрелять и ржавеет со столь же пугающей скоростью…

В другой комнате были свалены десятки рулонов какой-то совершенно неразличимой по фактуре из-за толстого слоя пыли ткани и какая-то грязная одежда, среди которой явственно различалось несколько комплектов ватников и ватных штанов. Довершали картину десятки стальных касок СШ-40, лежавших либо вдвинутыми друг в друга стопками, словно ночные горшки, либо по одной. Какой-то странный у них здесь склад…

Аналогичное помещение по соседству оказалось от пола до потолка завалено грязными и подгнившими папками и гроссбухами канцелярского вида, а на нескольких столах в центре композиции лежали неряшливые пыльные кучи. Не обладая фантазией, было невозможно понять, что это вообще такое.

Подойдя ближе и посветив себе фонарём, я понял, что часть из них – аккуратные прямоугольные денежные пачки в банковской упаковке – всего их тут было миллиончиков на несколько, никак не меньше. Взяв и отряхнув одну из них, я увидел, что это сто штук полуистлевших, почерневших по краям, красных десятирублёвок, уже послереформенных, 1961 года образца. Купюры были буквально изъедены кляксами коричневой плесени. А ещё здесь были кучи окислившейся советской мелочи, самых разных номиналов и несколько туго набитых мешков с характерными металлическими застёжками на горловинах, лежавших на полу – надо полагать, тоже с мелкими монетами…