Охота за Чашей Грааля

Дядьку словно ударили кулаком по голове. Он медленно поднялся, недобрыми глазами глядя на племянника. Великий князь сел на его место и спросил у матери:

– Чего изволите, матушка княгиня?

– Сы… Великий князь, – поправилась она, – я думаю, пришло время подумать о тех честных боярах, которые еще со времен Даниила праводушно служат нашему княжеству.

Дмитрий усмехнулся.

– Пусть служат и дальше. Кто мешает? – проговорил он и посмотрел на дядю.

Тот почти крикнул:

– Разные слухи. Вишь, те тясяцкие не нужны.

– А, вот о чем речь! – произнес Дмитрий. – Я… подумаю.

– Тут думать не надо, не рушь, че не делал, – не вытерпел Василий.

– Обязанность князя, прежде чем делать, он должен подумать. Так, по крайней мере, учил меня мой отец.

Василий не сдавался:

– А не учил он тя быстро думать… хотя, что тут думать: что старо, то крепко!

Дмитрий скосил глаза на дядю и сказал:

– Старо да гнило! – Дмитрий поднялся. – Не надо мне навязывать чью бы то не было волю. Прости, матушка, я сейчас не отвечу, – и пошел к двери, слыша, как зашипел дядя:

– Вырастила же ты сыночка!..

Этот утренний разговор испортил настроение Дмитрию. От матери он вышел во двор и отправился на конюшню. Оседлав своего любимого Каряя, это был жеребец черный с темно-бурым отливом, не сказав никому ни слова, куда-то ускакал.

Дорога шла в гору, и конь стал спотыкаться. Заметив это, Дмитрий перевел его ход на спокойный. Вскоре он заметил, что рядом с дорогой движется что-то непонятное. Когда подъехал поближе, разглядел: это была солидная вязанка хвороста, из-под которой виднелись полы монашеской сутаны. Обогнав, он спрыгнул с лошади и посмотрел на монаха. Его лицо напоминало высохшую, сморщенную тыкву. Седая бороденка да такие же выбившиеся из-под колпака волосы говорили о долгих годах его жизни. Дмитрию стало жаль старого монаха.

– Подожди, святой отец, – произнес он и поднял вязанку.

Взгромоздив ее на седло, сказал:

– Ты веди коня, а я буду ее, – и кивнул на вязанку, – держать.

Так они добрались до ворот. Это оказался Петровский монастырь.

– Куды вязанку? – спросил Дмитрий.

– Тута и брось, – ответил старичок, вытирая рукавом потное лицо.

Невдалеке лежало толстое сосновое бревно. Монах подошел к нему и сел.

– Садись отдохни, – позвал он юношу.

Дмитрий охотно присоединился к нему. Двор был чисто выметен и погружен в тишину. Только иногда порывы ветра заставляли вершины вековых сосен за оградой ворчать на того, кто нарушал их спокойствие.

– Как тут хорошо! – воскликнул юноша.

Старый монах посмотрел на него. Глаза старика выцвели за долгие годы жизни, но не потеряли доброты и участия.

– Кто ты будешь, мил человек? – спросил он.

Голос у него слегка сипловат, но не растерял еще своей мягкости.

– Да… Дмитрий я, – ответил тот.

– Никогда здесь не бывал, – добавил он, глядя на рубленную церковь, хозяйские постройки.

– Вроде не бывал, – ответил он.

– Монастырь этот заложен еще великим Калитой. Был и такой митрополит Петр… – начал монах рассказ. – Москва ему приглянулась, но особенно ее князь Калита, и он свое сидение из Владимира в Москву перенес. Большое дело, – старик выразительно посмотрел на Дмитрия, – умнейший был князь. О русской землице у него душа болела. Ой как болела! Людишек разных сюды звал. Всех привечал. Они потом ему давали и мастеровых, и воинов. Делал многих земцами. Брал и смердов. От етого всего Московия только богатела. С Ордой он по умну вел дело. Деньгу платил, добился самому собирать подать с других земель. И тут копейка к руке липла. Но не жаден он был, не жаден. Я еще мальцом был, перед праздником, бывало, выйдет на крылец с Калитой и давай деньгу швырять простому люду. А стража его глядит, чеп хилова не обижали. Так на праздник у каждого была деньга. Ой, любил его народ за ето. Любил. Много не воевал. Народ берег. А каки церкви настроил: камены. Не хуже, чем в Киеве аль в Новгороде Великом. Камень, он на века. И землицы много к рукам прибрал. Че купит, че у татарина выпросит. Силу он собирал, чеп Орду одолеть, да не успел. Богу душу отдал. Ладить с соседом старался. А че понапрасну-то ся рвать, но если ф хто поперек шел, он строго поступал. Вот тверской князь Михаил, как старался Москву подмять. Да ни че не вышло Калита-то умней был, татарина настроил, тот его и порешил. Вот он какой был… А Петра любил. Как митрополита не стало, он-то здеся сам перво дерево срубил. Оно в той церкви и щас лежить. – Дед говорил не торопливо, изредка посматривая на парня и внутренне радовался, видя, с каким серьезным видом слушает он его повествование.

Вроде все знакомо, а монах так говорит, что слушать хотелось. Да многое и открыл.

– Исть-то хошь? – внезапно спросил дед.

– Хочу! – бесцеремонно ответил Дмитрий.

Старик сходил в избу, принес молока и хлеба.