Охота за головами на Соломоновых островах

Фигуру женщины с ребенком я закончила часа через полтора, но это был в большей степени рекорд физической выносливости, чем быстроты живописной работы. Оставалось еще написать портрет нарядного супруга, но на это у меня не было сил, да и он сам торопился вернуться в деревню. Мы просили его прийти на следующий день и выяснили, что его зовут Токобау из деревни То, откуда происходил Томбат и все лихие парни, обслуживавшие редакцию рабаульской газеты.

Поскольку это были люди одного клана, а следовательно, по типу сходные между собой, то мы могли предложить Томбату позировать вместо супруга. Я хорошенько запомнила и даже зарисовала украшения Токобау, его раскрашенный глаз, сумку, детали прически и все, что мог отлично воспроизвести Томбат (в крайнем случае мы могли обойтись без какаду).

К неудовольствию супруга, мы уплатили ему две плитки табака, а жене дали шесть. Вскоре оба, к нашей великой радости, исчезли с горизонта: она — плачущая, а он — самодовольно улыбающийся.

Уговорить Томбату позировать в качестве супруга чужой жены было не так просто, как мы это предполагали.

Начатый мною портрет и все наше снаряжение остались ночевать в музее на никем не охраняемой веранде, где, кроме нашего имущества, находилось множество музейных редкостей, способных взволновать любого коллекционера. Мы попросили редактора газеты прислать к нам Томбату, чтобы он посмотрел на рисунок и знал, как ему надлежит нарядиться. Вместе с Томбатом явились редактор и все сородичи Томбата.

Вернувшись в «Амбассадор», Томбат и его сородичи буквально давились от смеха, так как каждый из них отлично знал Токобау и его жену, а идея изобразить Томбата рядом с женой Токобау казалась им необычайно смешной. В конце концов нам пришлось перенести весь наш инвентарь в «Амбассадор» и отгородить циновками уголок на заднем дворе. На фоне прикрепленной к стене ветки кротона Томбат начал нам позировать. Войдя во вкус, Томбат скопировал перевязь с бахромой из банановых листьев, намазал глаз белой краской и соорудил сумку для хранения мужских безделушек. Остальные соплеменники из рода То в это время торчали по другую сторону циновок и визжали от удовольствия, когда Томбат сообщал им ход событий. Сообщения рассказывались на том пиджин-инглиш, которым владел Томбат, и если бы повторить их буквально, то это был бы нечленораздельный лепет. Однако кое-где народный юмор Томбата оказался сильнее языковых различий и в приблизительном переводе его рассказ звучал бы приблизительно так: «Миссис поставил Томбат далеко-далеко… Миссис хочет убить Томбат. Миссис идет картина, идет от картина. Картина шатается туда-сюда… Миссис говорит: „Ах, проклятье…“ Тогда Томбат умирать… (В этом месте рассказа Томбат застывает в определенной позе, а слушатели оглушительно смеются.) Потом миссис говорит: „Передышка. Томбат, иди гулять“. Потом миссис кричит: „Готов!“ Томбат опять умирать…» При этих словах Томбат снова замирает в позе, а все заливаются исступленным смехом. Рассказ повторяется до бесконечности, к неизменному восторгу слушателей.

Когда я закончила фигуры людей, а затем и пальмовые корзины, которые я писала с образцов, купленных на рынке, оказалось, что в картине отсутствует какаду, и без него рисунок казался мне незавершенным. Тогда Томбат взял у редактора газеты старый двухместный «форд» и помчал в деревню, чтобы взять напрокат принадлежавшего Токобау какаду.

Он вернулся смущенный, с пустыми руками, так как Токобау отказался предоставить своего какаду даже на короткий срок. Тогда Томбату было приказано ехать назад и любой ценой привезти какаду вместе с его хозяином. Но Томбат снова вернулся в одиночестве…

Как выяснилось, Томбат рассказал Токобау, что его поместили рядом с супругой Токобау на картине. Счастье Томбата, что он не выключил мотора (стоит ли обременять себя и выключать мотор, если потом его опять заводить!), но, несмотря на поспешность бегства, Томбат получил такой удар кокосовым орехом в плечо, что несколько дюймов кожи слетело начисто. По словам Томбата, это результат сплетен других То, а сам Токобау хороший парень, да и сам Томбат не из плохих.

Так или иначе, но какаду мы не получили.

Птица, которую я впоследствии нарисовала на плече «мужа», была ручным попугаем одного из туземцев в Порт-Морсби в Папуа. Она мне позировала, сидя на плече у своего хозяина, и два часа подряд повторяла: «Господи Исусе Христе, Господи Исусе Христе», изредка прерывая эту болтовню более свойственными ей выкриками и поклевывая ухо хозяина. Владелец птицы клялся, что она получила воспитание у миссионера.

Глава тридцать пятая

В Рабауле все происходит случайно…

Однажды на дороге, накачивая спустившую шину велосипеда, я увидела проходящую мимо группу туземцев, возглавляемых белым человеком, столь обросшим волосами и бородой, что в нем не трудно было признать вербовщика. Головы всех двадцати шести туземцев имели заостренную форму, и все они были бугенвильцами из района, где принято уродовать форму головы.