А что такое холод? Или мороз? Даже такой мороз, при котором замерзаешь до одеревенения? Вероятно, это чудесно… А здесь на Рождество мы изнывали от непрекращающейся жары, ставшей еще нестерпимее из-за перемежающихся дождей.
Эх, пойти бы сегодня в новом и к лицу платье с хорошей компанией в шумный и веселый ресторан. А платье чтобы было отлично сшито, шляпка была бы чудом красоты; а сама — вся прибрана и подтянута с головы до пят, вся благоухающая, но только не потом!
Здесь, на островах, с точки зрения портных, мы ходили неодетыми. Днем и ночью, за работой в деревнях и на плантациях, мы носили просторные мужские пижамы, являвшиеся наиболее удобной одеждой, защищающей от укусов насекомых. Только непомерная длина пижамных курток убеждала местное население в нашей принадлежности к женскому полу.
У нас имелся один-единственный расплавившийся от жары карандаш губной помады, который мы хранили на случай чрезвычайных событий. С волосами мы ничего поделать не могли, и они торчали на меланезийский фасон во все стороны и напоминали проволоку в этой стране ужасающих испарений.
Конечно, и на нас самих лежала вина в том, что мы довели себя до такого вида и не думали о своей внешности до того дня, когда праздник Рождества напомнил нам о другой жизни, которой мы когда-то жили.
Это было унылое, очень тоскливое Рождество.
Наступил канун Нового года, и он раздул неугасимую искру женственности в пламя, которое обязательно должно вспыхнуть в груди каждой женщины, когда она видит полную лодку мужчин, приближающуюся к ее пустынному жилищу.
Тщательно исследовав белое пятнышко, появившееся к западу от лагуны, наш хозяин не без явного удовольствия сказал:
— Это идет катер островной администрации… Нам следует одеться к обеду!..
Одеться к обеду! Как это прекрасно звучит… Нашей экспедиции понадобилось не менее двух с половиной часов, чтобы одеться к новогоднему праздничному обеду, и все же мы не дрогнули перед этим испытанием. Рассматривая себя с обычной, а не экспедиционной точки зрения, я обнаружила, что мои волосы никак не держатся, и вдобавок выгорели, и более всего похожи на стог сена, мокрый снизу и сухой сверху.
Мы принялись за мытье с необыкновенной поспешностью, чтобы дать возможность хозяину плантации вымыться и переодеться к моменту прихода катера.
Но чем скорее мы двигались, тем больше обливались потом, и нам понадобилось подолгу остывать и высыхать, чтобы получить возможность надеть на себя платье. Покуда мы остывали, на плантации послышался визг, и мы увидели прибывших гостей: одного мужчину, сопровождаемого тремя слугами. Двое слуг несли на плечах длинный шест, на котором болтался подвешенный за ноги живой, нестерпимо визжащий поросенок местной породы. Это было некрасивое длинноногое и тощее животное, отстоящее всего лишь на одно поколение от дикой свиньи. Зато как приятно было смотреть на третьего слугу, напоминавшего мальчика из Рубайата, у которого «плечо трещало под кувшином». Слуга нес на плече пальмовую корзину, из которой торчали горлышки многочисленных бутылок (следует помнить, что сиднейская забастовка привела к большой нехватке спиртных напитков).
Не успело дивное видение исчезнуть, как на той же тропинке появились три туземные женщины в обществе двух подростков и ребенка. Как и все женщины в этом крае, они были очень темнокожими, но сильно отличались от меланезиек полнотой телосложения и наличием одежды. Все они были в длинных прямых рубашках, явно доказывавших влияние миссионеров. Впервые нам удалось увидеть, что женщины носили длинные волосы, стоявшие как нимб вокруг головы. Мы были приятно удивлены, что женщины приобрели нечто женственное в общечеловеческом понимании этого слова. Одна из них несла на руках подозрительно светлокожего ребенка и сама отличалась особой миловидностью. С несвойственной меланезийкам веселостью она сверкала ослепительно-белыми зубами, звонко хохотала и поблескивала негритянского типа глазами. Когда и это приятное видение исчезло в направлении кухни, мы немедленно принялись за наш туалет.
Ах, эта одежда!.. Я пропускаю описание той, которой не было видно. Мы надели платья из креп-жоржета, достав их из чемоданов, где они пролежали много месяцев. Мы рассчитывали, что складки разгладятся сами собой на нашем горячем теле. Когда же Маргарет нагнулась, чтобы надеть на распухшие от жары ноги другие туфли, платье без малейшего треска расползлось не только на спине, но и пониже и даже на коленях. Мне повезло несколько больше, так как я исхудала значительно сильнее и платье расползлось только пониже спины, да и то вполне терпимо. Маргарет пришлось надеть полотняное платье, измятое так, как только может измяться отсыревшее полотняное платье.
Только теперь мы поняли, какую огромную роль во внешности женщины играет губная помада и как необходимы цветы гардении при украшении плохо поддающихся причесыванию волос.