Охота за головами на Соломоновых островах

В то время я не знала, что именно зонтик, хотя и несколько громоздкий, усилил в глазах деревенских жителей нашу респектабельность. В этих краях зонтик является неизменным спутником священника-миссионера.

Бормотание убедило меня, что в хижине находится несколько человек.

Развязанные деревянные бруски понемногу превратились в большую раму с прикрепленным к ней холстом. Но по-настоящему смелый звук раздался позади, когда я сунула нож в банку и извлекла комок ярко-желтой краски и наложила ее на палитру. Я поместила рядом с желтой мазок ярко-синей, хотя обычно краски на палитре так не располагают, но я хотела проверить это сочетание. Я была немедленно вознаграждена тем, что находившаяся позади меня бамбуковая стена затрещала и зашевелилась. Видимо, находившиеся позади стены головы прижимались к ней слишком сильно, пытаясь возможно лучше разглядеть яркость красок.

Не поворачиваясь, я любезно подняла палитру так, чтобы зрителям было видно, какие краски я кладу.

Местные жители лучше всего знают белые, желтые и коричневые краски; красная краска встречается редко, и вместо красного красителя пользуются кровью животных. Черная краска делается из обычной сажи, но пурпурно-красный, синий и зеленый цвета местные жители видят только в природе и таких красителей не имеют. По этой причине моя палитра вызвала всеобщее изумление.

Вся подготовка не вызвала ни малейшего интереса. Композиционный набросок углем, непрерывно стираемый и исправляемый, — скучное зрелище. Этот этап рисования развертывается в медленном темпе и никогда не представляет интереса даже у человека, посвященного в замысел художника.

Кругом царила тишина, время близилось к полудню, и весь остров замкнулся, как напуганная морская раковина. Ни ветерка, ни трепета листьев на вершинах пальм; все было безмолвно. Легкий рокот прибоя и жужжание насекомых еще больше подчеркивали мертвую тишину.

Я начала писать красками и совершенно неожиданно для себя, словно в каком-то помрачении сознания, положила на рисунок широкую пурпурно-красную полосу тени. И снова позади меня неистово затрещала бамбуковая стена дома. Через некоторое время, желая издали взглянуть на рисунок, я прислонилась к низко спускающейся крыше дома. Вдруг послышались звуки, как будто по земле пробежал прячущийся зверек. Одновременно я увидела удаляющегося вдоль берега Пятницу. Теперь я одна, подумала я, и тотчас же по телу прошла горячая волна, и с меня буквально хлынул пот. Наверное, я заболеваю, подумала я, но тут же занялась работой и позабыла обо всем.

Когда художник пишет, он зачастую ощущает себя каким-то богом или творцом, по мановению которого на белом холсте возникают очертания, постепенно наполняющихся плотью предметов. По мере того как на моем полотне возникали детали рисунка, я все меньше и меньше чувствовала себя богом-творцом и все больше и больше преклонялась перед искусством первобытных людей, построивших эти хижины.

Сегодня я рисовала хижины, то есть убежища, созданные людьми, находящимися на уровне культуры каменного века. Но разве это были жалкие лачуги?

По безупречности своих архитектурных пропорций эти хижины были близки к Парфенону. Толщина крыши имела правильное соотношение к размеру фронтальной стены. Таким же безупречным было соотношение ширины к длине и к высоте, а вся конструкция была великолепной. Нигде не видно неряшливой работы, выпавших кусков обшивки, дыр, заткнутых консервной банкой, небрежно настланной крыши, слишком длинных или коротких бревен, когда строителям лень пилить материал по размеру. Не видно было ни дверей, слетающих с петель, ни валяющихся на земле обломков строительных материалов — всего того, что мы видим возле наших дорожек, ведущих к гаражам, не говоря уже о поселках, где селятся бродяги.

Маленькие примитивные бунгало, построенные при помощи топора и ножа, имели такой же опрятный и хозяйственный вид, как это можно увидеть в сознающем свое достоинство цивилизованном поселке.

Связки пальмовых листьев были нанизаны на бамбуковые жерди и уложены на стропила крыши так ровно, что вместе с узлами скрепляющих их лиан образовывали напоминающий бусы узор, идущий по нижнему скату до конька крыши. Бамбуковые стойки стен были тщательно подобраны по толщине и связаны с каркасом лианами, и каждое место связки сделано по определенному крестообразному образцу. Во всех местах крепления бамбуковых стоек и каркаса из бетелевого орешника лоза образовывала орнамент, и крепление становилось архитектурным украшением. Истинным искусством, заслуживающим особого внимания, было полное отсутствие чего-либо лишнего. Здесь не было лепных украшений или чего-либо примененного вне его естественной формы. Все, что было сделано, объяснялось необходимостью, а все необходимое было использовано так искусно, что стало украшением. Это было рациональное использование архитектурных элементов в его высшей форме, что доставляло наивысшее наслаждение.