Охота за общаком

Был бы дед жив, он бы еще и добавил внуку, позволившему безнаказанно уродовать себя. У деда была кличка Надежда. До старости он ходил в уголовных авторитетах, мотался по зонам и восхищал маленького Гришина рассказами о своей удали, тюремных нравах и воровской романтике. Когда же его начал пожирать изнутри туберкулез, дед остепенился, осел в особняке на окраине города и почти не казал оттуда носа, довольствуясь обществом трех амбалов, постоянно находившихся при нем.

Ворам не полагалось иметь семьи и поддерживать родственные связи, однако Надежда изредка позволял себе приглашать в гости внука. Родители старика чурались и не одобряли таких визитов, но прямо перечить не осмеливались, ограничиваясь глухим ворчанием.

Это позволяло Гришину не следовать их рекомендациям. Повзрослев, он наведывался к деду не только ради баек и советов, как правильно себя «ставить», но и потому, что визиты не обходились без щедрых подарков. Находясь в благостном состоянии духа, старик мог подарить любимому внуку золотой крест на цепи, какой-нибудь причудливый перстень с пауком или черепом, а то и сунуть в руку пухлую пачку денег.

Однажды Гришин застал его в состоянии сильнейшего опьянения. Дед сидел во дворе за дощатым столом под навесом и, разложив по сторонам синие от татуировок кулаки, тупо смотрел в тарелку с объедками. Все свободное пространство было заставлено бутылками, стаканами, соленьями в банках и грязной посудой. На лужайке спал мертвецким сном один из амбалов, двое других развлекались метанием ножей в дальнем конце двора. Они были настолько пьяны, что не попадали не только в мишень, но и в дерево, на котором она висела.

— Сядь, — велел дед, не поднимая тяжелого взгляда. — Пей! — Он оттопырил большой палец, чтобы указать на почти полную бутылку водки. — Из горла. Можешь?

— Я лучше из стакана, — робко возразил Гришин.

— Делай, как говорю. Вырос маменькиным сынком — пора мужчиной становиться! Так и будешь ходить по жизни не пришей рукав?

Разумеется, речь деда звучала более грязно и витиевато, но общий смысл был таков. Заставив внука выглушить чуть ли не поллитра под маринованные огурцы с черным хлебом, старый вор неожиданно сообщил, что за городом не так просто якорь бросил, а стережет здесь общак. Что такое общак? А это воровская касса, пополняющаяся из года в год и использующаяся на общие нужды по решению сходки.

— Мне такие сокровища доверили, что тебе и не снилось, — продолжал дед на своем блатном жаргоне. — Но теперь все, хана. Забирают общак. Другому передают, который помоложе будет. А это значит, что я больше не нужен. Вилы мне, Витек.

— Какие вилы? — не понял Гришин.

— Такие. — Дед приставил к кадыку два растопыренных пальца. — Кто много знал, тот поперхнулся.

Тут он поднял голову, чтобы посмотреть на своих братков, и Гришин с неожиданным испугом и восторгом увидел, что старик абсолютно трезв. Его взгляд был теперь не бессмысленным, а цепким и острым, все подмечающим, настороженным и зорким. Пытаясь понять, куда он смотрит, Гришин повернулся и обнаружил, что оба метателя ножей лежат вповалку там, где их сморил сон.

— Они вечным сном спят, — сказал дед. — Все трое. А теперь не дергайся и слушай. Внимательно слушай, ни словечка не пропускай. Я только тебе довериться могу, Витя. Ты мне поможешь, и укатим мы с тобой в жаркие страны, телочек на золотом песочке жарить и манго с фисташками кушать. Пробовал манго?

— Да, — кивнул ошалевший Гришин. — Только мне не понравилось. Невкусно.

— Ну, подберешь что-нибудь другое, по вкусу. Чего только душа пожелает. — Дед поманил его татуированным пальцем, а когда внук наклонился, сказал, понизив голос до глухого бормотания: — Я общак давно вывез и утопил, пока этих троих легавые мурыжили. Это я их подставил. Отстегнул мусорам башлей, чтобы торпед моих приняли и в «обезьяннике» попарили двое суток. Мне этого времени хватило. Сечешь?

— Да, — промямлил Гришин. — То есть нет, — замотал он головой, словно теленок, отгоняющий оводов.

Его взгляд то и дело задерживался на телах, разбросанных по двору. Похоже, они были действительно мертвы. Голова Гришина шла кругом, да и водка сообразительности не прибавляла.

— Потом все объясню, — решил дед, оценив его состояние. — Пока тебе достаточно будет знать, что на дне Черного моря, недалеко от берега, лежит вот такенный чемодан, набитый рыжьем, камнями и баксами в упаковке. Где именно, узнаешь позже, когда поплывем туда на пáру. А сейчас садись в тачку и езжай домой. Здесь больше не появляйся, мне не звони, я сам тебя найду. Все. Езжай, говорю.

У Гришина вырвался нервный смех:

— Какая тачка, дед? Я пока на машину не насобирал.

— Вон твоя тачка.

Дед показал на свой черный лимузин, который, если верить его рассказам, некогда принадлежал самому Юрию Гагарину — подарок от Никиты Сергеевича Хрущева.

— Ты отдаешь мне свою «чайку»? — пьяно восхитился Гришин.

— Это не «чайка», а ЗИЛ, — поправил дед. — Их у Юры два было, один синий, другой черный. Мне черный достался. Он теперь целое состояние стоит.

— Я думаю… — кивнул ошарашенный Гришин.