Охота за слоновой костью

Оставив безголовое тело извиваться в последней агонии, она осмотрелась в поисках места для лагеря. У подножия одного из гигантских деревьев темнела небольшая природная пещера – прекрасное убежище на ночь.

Бамбути так и не овладели умением разжигать огонь: когда племя переходило из одного охотничьего лагеря в другой, их женщины всегда носили с собой горящий уголь. Но у Келли была пластиковая зажигалка, и через несколько минут возле дерева горел веселый костерок.

Келли раскрыла рюкзак и оборудовала бивак. Потом, вооружившись палкой для копания и ножом, вернулась к телу гадюки. Змея весила почти десять килограммов, слишком много для ее собственных нужд.

Красные серовейские [37] муравьи уже обнаружили тело. Ничто не может лежать в лесу долго: его тут же находят падальщики.

Келли вырезала толстую середину тела, смела муравьев и несколькими ловкими привычными движениями сняла кожу. Мясо было чистое и белое. Келли сняла с позвоночника два куска вырезки и выложила на костер поверх сковороды из зеленых листьев. На мясо бросила несколько листьев с соседнего куста, их дым приправил мясо и придал ему вкус.

Пока мясо жарилось, Келли насадила на зеленый прут грибы с оранжевыми пластинками и, держа их над огнем, как кебаб, время от времени поворачивала.

У этих грибов вкус более тонкий и богатый, чем у черных трюфелей, а мясо напоминает смесь омара и поенных молоком цыплят. Усилия дня обострили аппетит, и Келли казалось, что она никогда еще не ела такой вкусной пищи. Еду она запила чистой водой из соседнего ручья.

Ночью она проснулась в своем убежище под деревом от громких фырканья и глотания. Келли не нужно было смотреть, чтобы понять, кто ее потревожил. Гигантский лесной кабан достигает 650 фунтов веса и ростом в холке три фута. Потревоженные, эти свиньи, самые крупные в мире, становятся опаснее льва.

Но Келли без опаски слушала, как кабан пожирает остатки туловища гадюки. Закончив пир, кабан, принюхиваясь, направился к ее лагерю, но Келли подбросила в костер несколько веток, и, когда они вспыхнули, кабан хрипло хрюкнул и убежал в лес.

Утром Келли выкупалась в ручье, расчесала волосы и, еще влажные, заплела в толстую косу, перекинув ее на обнаженную спину.

Она позавтракала остатками мяса гадюки с грибами, не разогревая их, и, когда стало достаточно светло, снова двинулась в путь.

Хотя в рюкзаке у нее был компас, Келли определяла направление в основном по пластинкам грибов и гнездам серовейских муравьев – те всегда располагаются на южной стороне стволов, – а также по течению ручьев, которые пересекала в пути.

В середине дня она увидела тропу, которую искала, и пошла по ней на юг.

Через час она узнала ориентир – природный мост, массивный ствол древнего дерева, упавшего через ручей.

Сепо однажды сказал ей: этот мост здесь с начала времен, что означало – с тех пор, как он себя помнит.

В сознании пигмеев нет конкретного представления о времени и числах. Они считают так: один, два, три, много. В лесу, где нет смены времен года, не меняется ни температура, ни порядок выпадения дождей, пигмеи сообразуют ход своей жизни с фазами луны и каждое полнолуние переселяются со стоянки на стоянку. Они никогда не остаются на одном месте так долго, чтобы истощить запасы дичи или плодов, замутить ручьи и загрязнить отходами землю.

Древесный мост отполирован поколениями крошечных ног. Келли внимательно осмотрела его в поисках свежих следов. Разочарованная, она пошла на ближайшую стоянку в надежде найти пигмеев. Здесь никого не было, но, судя по следам, здесь был их последний лагерь, и переселились они, по-видимому, две недели назад, в прошлое полнолуние.

Было три или четыре других места, где они сейчас могли находиться, самое далекое – в ста милях, близ центра того района, который племя Сепо считало своим.

Однако определить, в какую именно сторону они пошли, оказалось невозможно. Курс определяют в самый последний момент, после долгого и оживленного обсуждения, в котором все принимают участие, как вообще принимают все племенные решения. Келли улыбнулась при мысли о том, как, должно быть, решился спор. Она слишком часто это видела.

Одна из женщин, не обязательно старейшая и самая уважаемая, устав от глупости и упрямства мужчин, прежде всего собственного мужа, неожиданно брала свой мешок, приспосабливала ремень на лбу, наклонившись вперед, чтобы уравновесить тяжесть, и уходила по тропе. Остальные – многие еще продолжали ворчать и переругиваться – шли за ней.

В общине бамбути нет ни вождя, ни старейшин. Все мужчины и женщины независимо от возраста обладают равными правами и влиянием. Лишь в немногих делах, например, где расставлять охотничьи ловушки, младшие члены общины, вероятно, прислушаются к совету одного из самых старых и опытных охотников, но и то после долгого обсуждения и спасающего честь спора.