Дэниэл выбросил из головы события в Убомо, и его мир сократился до четырех стен монтажной в студии на Шепард-Буш. День за днем сидел он в полутьме, полностью сосредоточившись на маленьком светящемся экране монтажного монитора.
По вечерам, с кружащейся от усталости головой, с красными от напряжения глазами он, пошатываясь, выходил на улицу, ловил такси и возвращался в свою квартиру, останавливаясь только в «Партриджиз», купить сэндвичей на ужин. По утрам он просыпался в предрассветной темноте, и задолго до того, как в городе начинались часы пик, уже был на студии.
Его захватил экстаз творчества. Эмоциональное восприятие настолько обострилось, что теперь для Дэниэла существовали только светящиеся изображения перед глазами. В голове продолжали звучать описания этих изображений, и он диктовал текст, лишь изредка сверяясь со своими заметками.
Он заново переживал каждое мгновение того, что развертывалось перед ним на экране, переживал так остро, что чувствовал горячий, пыльный мускусный аромат Африки, и голоса ее людей, крики животных звучали в его ушах, когда он работал.
Настолько велика была погруженность Дэниэла в творческий процесс монтажа и озвучивания фильма, что после возвращения недавние события в Африке на несколько недель отступили в далекую, глубокую дымку. Только когда, потрясенный до глубины души, отчего в кровь прихлынул адреналин, он увидел на маленьком экране лицо Джонни Нзу и услышал его голос, исходящий из могилы, все разом вернулось, Дэниэл почувствовал, как укрепилась его решимость.
Один в полутьме монтажной, он сказал Джонни:
– Я возвращаюсь. Я не забыл тебя. Им не сойдет с рук то, что они с тобой сделали. Обещаю, старина.