Это было последнее, что услышал капитан милиции. На все дальнейшие вопросы Серафима Устиновна отвечала стенаниями, охами, и вскоре врач попросил Гончарова оставить больную в покое. Уже уходя, Федор Георгиевич задал последний, обязательный вопрос:
— Значит, вы никаких претензий к племяннику не предъявляете, и хотите, чтобы мы дело о нем прекратили?
— Хочу, голубчик, хочу. Не держу я злобы. Душа у меня ангельская. Старая я, немощная. Скоро преставляться буду, там и прощение мое зачтут. А ему чтобы всю жизнь с каиновым клеймом ходить… — Серафима Устиновна повернулась к стенке и закрыла глаза: разговор, дескать, окончен.
Начальник отдела уголовного розыска, которому капитан Гончаров доложил о несостоявшемся «интервью», принял информацию более чем спокойно.
— Вы думаете, что эта незлобивая старушка из-за глубокой веры и предстоящего свидания с господом богом отказывается от нашей помощи? — полюбопытствовал начальник.
— Не знаю, — чистосердечно признался Гончаров. — С одной стороны, Локтева лютует, шлет проклятия, с другой — прощает парня, противится его розыску. Странно получается. Не разберешь этих фанатиков.
— Странно… — согласился начальник отдела. — Но я почему-то уверен, что буйство Локтева и непонятное надругательство над иконами имеет конкретный смысл и цель. Оно продиктовано не злобой и ненавистью, а чем-то совершенно иным.
Утро следующего дня подтвердило правильность прогноза начальника. В бюро пропусков управления был принесен объемистый пакет. Неровным мальчишеским почерком на пакете был нацарапан адрес: «Петровка, 38. Дежурному для гражданина начальника, у которого дело Валерия Орешкина (Локтева)». Обратный адрес не был указан.
Федор Георгиевич, получивший пакет, узнал от дежурного по бюро пропусков, что приходил вихрастый паренек лет пятнадцати-шестнадцати. Вел себя странно. Вроде чего-то трусил, поминутно озирался и торопился поскорее уйти.
Яснее ясного. Значит, Валерка в городе, никуда не уехал. Прячется где-нибудь в подвалах или подъездах домов. Ведет жизнь бездомного пса.
Поднявшись к себе в кабинет, Гончаров не сразу распечатал пакет. Повертел, прикинул на вес. Тяжелый… Только потом открыл. На стол вывалилась заклеенная коробка от папирос «Казбек». Распечатал. Ух, черт! Небольшие столбики золотых монет, десятирублевок царской чеканки, плотно подогнанные один к другому занимали все пространство коробки. В уголках между столбиками для прочности запихнуты кусочки ваты. Здесь же лежала записка, небольшой серый четырехугольник бумаги.
«…Уважаемый гражданин начальник. Пишет вам тот самый Валерий Степанович Орешкин (Локтев), который скрылся, совершив тяжкое преступление, и которого вы, наверное, разыскиваете, чтобы предать смерти…»
Федор Георгиевич на секунду оторвался от чтения. Первые строки письма тронули его своей бесхитростностью и откровенностью. Нет, так не напишет преступник. И вот это… «Валерий Степанович»… Видимо, понимая важность момента, парень называет себя полным именем-отчеством. И тут же не скрывает отчаяния и страха… «…вы, наверное, разыскиваете, чтобы предать смерти…»
Да, трудная житуха у малого!