Охота за святым Георгием

И главное так всегда. Долгие годы милицейской работы не отучили Федора Георгиевича от трудной привычки «болеть». Болеть за чужие судьбы, за людей, которых кое-кто из его коллег по работе с легким сердцем относил к разряду «безнадежных». В безнадежность полковник вообще не верил. Недаром в его служебном сейфе хранилось немало писем от заключенных. И удивительное дело, в большинстве этих писем меньше всего говорилось о содеянном преступлении, о тяжести наказания…

Нет! Люди писали о планах на жизнь, советовались с полковником милиции своими заветными думками на будущее, и не было письма, на которое Федор Георгиевич не ответил бы подробно, обстоятельно, без опоздания.

Глава IX КРАЖА

Ступай и принеси. Слышишь: душу заложи…

да что душу… украдь, а принеси!!

Сухово - Кобылин, «Свадьба Кречинского»

В Москве ночи светлые. Достаточно выехать на электричке за несколько километров от города, и темнота становится гуще, плотнее, словно другая ночь пришла и осела на глухо шумящих деревьях леса, на пустынных полянах, на маленьких уличках и крышах низеньких дач.

Другая ночь, другая тишина, куда более торжественная и весомая, чем ночь в городе.

Дачный поселок, расположенный на пятьдесят третьем километре, спал. Время подходило к часу пополуночи, когда небольшая машина с погашенными фарами бесшумно, будто привидение, показалась на углу Садовой улицы. Неторопливо ныряя на ухабах, машина прошла не более тридцати метров и остановилась возле одной из дач.

— Я буду ждать здесь. — Риполл повернул голову в сторону Орлова, сидящего позади. — Ты уверен, что на даче никого нет, ни парня, ни девчонки? Смотри не напорись, скандала не оберешься.

— Уверен, уверен… — раздраженно ответил Орлов. — Что я, маленький, что ли! Настя при старушенции. У той с утра сердце прихватывает, а парень в общежитии. У них какой-то смотр сегодня. Я слышал разговор по телефону.

— Тогда все в порядке! Шагай! Как говорят у вас, ни пуха ни пера.

— К черту! — угрюмо пробурчал Орлов, вышел из машины и, сделав несколько шагов, исчез в темноте.

Орлов шел к даче Бухарцевой, сжимая в вспотевшей ладони ключ, который еще утром забрал у тетки. Шел, хмуря белесые брови, кусая губы, слегка сутулясь, словно волочил на себе тяжелую ношу. Настроение было поганое. События последних дней захлестнули, завертели, не дали возможности ни опомниться, ни разобраться толком, что к чему, как вести себя, против чего сопротивляться… Орлову казалось, что он брошен в стремительный поток, в водовороте которого или пойдет ко дну, или пристанет к берегу. Но и то и другое от него не зависит. Куда большие силы распоряжаются сейчас его судьбой…

Вот она, теткина дача. Когда-то он бывал здесь. Не часто, но бывал. Казалось, годы ничего не изменили: та же калитка с выломанной посередине дощечкой, поскрипывающая, как и прежде. Тропинка к террасе, узкая, неровная, с наспех расчищенными прошлогодними листьями, ступеньки, шершавые от времени, все как десять, пятнадцать лет назад… Дверь в комнату подалась не сразу. Орлов нервничал, и поначалу ключ никак не мог открыть нехитрый замок. Но вот, наконец, затвор повернулся, щелкнул, и дверь сама приоткрылась, без каких-либо усилий со стороны ночного гостя. Тишина! Вороватый лучик карманного фонарика пробежал по комнате. Здесь никаких перемен. Та же обстановка, та же картина на стене. Скорее, скорее! Некогда и незачем предаваться воспоминаниям. В этой первой комнате делать нечего… Вот только… Орлов подошел к кровати и рывком сорвал с нее пикейное одеяло. Пригодится! Он заранее все обдумал и обговорил со своим «шефом». Дверь в соседнюю комнату была не заперта. В ней даже запора не оказалось. Что же, тем лучше! Орлов открыл дверь, вошел и встал у порога. «Шеф» не обманул: точно передал все, что видел в обители новоявленного художника. Правда, сейчас обитель была прибрана. Ни красок, ни кистей, ни даже портрета Насти. Видимо, все это художник, уезжая, забирает с собой, но из противоположного угла на Орлова смотрел мастерски списанный с подлинника Святой Георгий… Скорбные глаза богородицы в темном плаще, только что законченной и еще не снятой с мольберта копии, с укором и состраданием разглядывали ночного пришельца. Виктору стало не по себе… Он торопливо разостлал на полу одеяло, положил в него две иконы, собрал и водрузил туда же все незавершенные эскизы и наброски, которых немало было в комнате, связал концы одеяла и направился к выходу. Дело сделано, следовало поскорее уносить ноги… Не дай бог встретит какой загулявший прохожий или милицейский чин, все прахом пойдет! Когда сюда шел, подобная встреча сулила еще полбеды: задержался, мол, решил заночевать на даче у родственников… Смог бы как-нибудь выкрутиться, а сейчас, с узлом в руке, никакое объяснение не поможет.