Охота за святым Георгием

Я мог бы еще долго размышлять по этому поводу, но в дверь кабинета кто-то робко, чуть слышно постучал, и на приглашение Гончарова «войдите» на пороге показалась Настя. Бог мой! Как же она изменилась… Круги под глазами, похудевшая, какая-то потерянная, встрепанная, даже чуточку постаревшая. Я вспомнил этого чертенка в первую встречу у Бухарцевой, вспомнил театральное училище и ее прелестное «притомилась ожидаючи…», вспомнил и был поражен происшедшей переменой.

Настя поздоровалась со мной, подошла к столу, где сидел Гончаров, и услышала от него то же, что и я:

— Посидите, скоро начнем.

А потом пошли один за другим: знакомый мне художник, рисовавший иконы на даче Бухарцевой, следом невысокий, худощавый юноша в очках с портфелем. Юноша крепко пожал мне руку:

— Стекловицкий!

Полагая, что я не расслышал, он громко повторил:

— Стекловицкий, Юрий.

Зашли в кабинет несколько оперативных работников, преимущественно молодежь. Кое у кого на кителях поблескивали комсомольские значки и значки об окончании МГУ. Последним из «своих» пришел капитан Загоруйко. Он снова почему-то поздоровался со мной и тоже уселся возле стены в ожидании «чрезвычайной» конференции.

А конференция все еще не начиналась. Значит, Гончаров ждал еще кого-то. Прошло добрых десять минут, пока явился этот, последний. Я был разочарован. По совести, я ждал комиссара милиции или кого другого из видных коллег Гончарова, а здесь в кабинет вошел худощавый, смущающийся блондинчик лет двадцати двух — двадцати трех, неуклюже поклонился присутствующим и встал возле двери, взглядом спрашивая полковника: что мне делать? Садиться или стоять? Как вести себя?

Федор Георгиевич коротким кивком поздоровался с вновь прибывшим и показал на место возле стола. Затем не спеша поднялся и предложил начать.

Уже первые слова, сказанные полковником, заставили насторожиться.

— Насколько я помню, в практике уголовного розыска совещаний, подобных сегодняшнему, не проводилось, но ведь и дело, из-за которого мы собрались, тоже не вполне обычное дело. Словом, так… Ознакомившись с материалами, вернее — с результатами предварительного следствия, комиссар милиции второго ранга и прокурор города поручили мне собрать всех в той или иной мере проходящих по делу и откровенно побеседовать, что я и выполняю с удовольствием. Я веду разговор о так называемом деле Бухарцевой, в котором, не снимая заложенного в его основе уголовного преступления, имеются внушающие тревогу морально-этические срывы. Охота за Святым Георгием, за богоматерью и за взводом других святых привела к тому, что в числе охотников оказались в общем-то неплохие советские люди, избравшие для достижения цели негодные средства, то есть совсем негодные, отвратительные…

Гончаров не был оратором. Он говорил без рисовки, без актерских пауз, не модулируя голоса в патетических местах, но простота его речи, скупость языка и четкость выражений, пожалуй, были сильнее актерских приемов.

— Начну по порядку. Анастасия Колтунова, в будущем Виолетта Зарецкая, — не знаю, почему товарищ Колтунова решила отказаться от хорошего, простого русского имени, ну, да это ее дело, — и ее друг, иконописец Сергей Островцев — студент Суриковского училища. Оба из Крутоярска. Оба преисполнены добрых намерений прославить родной город, но для прославления избрали недостойный, уголовно наказуемый путь.

Я посмотрел на Настю. Лицо ее стало белее полотна. Настя не отрываясь смотрела на Гончарова, порывалась что-то сказать, да так и не смогла. Сергей, тот сидел, опустив голову, подняв высоко плечи, и только его длинные пальцы шевелились, шевелились, шевелились без конца.

А Федор Георгиевич продолжал:

— Подмену — вот что затеяли эти молодые люди. Они боялись, что наследство Ангелины Ивановны Бухарцевой попадет недостойному человеку, который его растранжирит, пропьет, прогуляет. Между прочим, такая опасность имела место. Вот они и решили скопировать несколько наиболее ценных икон из коллекции Бухарцевой, заменить ими подлинники, а подлинники передать в дар Крутоярскому музею.

Среди присутствующих оперативных сотрудников, до сих пор внимательно слушавших полковника милиции, возникло веселое оживление.

— Черт знает до чего могут додуматься взрослые люди с неоконченным высшим образованием! — Гончаров развел руками. — На что они рассчитывали, на что надеялись? На то, что их цирковой номер останется незамеченным? Чушь! Захотели прославить свои имена, вписать их в скрижали города Крутоярска, извините, немытыми руками…

Переждав, пока утихнет шум, Федор Георгиевич продолжал:

— На даче Бухарцевой, по указке верховодившей всей этой затеей Колтуновой, Островцев открыл нелегальную художественную мастерскую. Он писал копии с икон, с которыми знакомился по ночам в квартире Бухарцевой. Это его шаги слышала Ангелина Ивановна. Его, и ничьи другие. А потом молодые люди лгали, смотрели в глаза и лгали. Отрицали присутствие постороннего человека в квартире вдовы профессора, сочинили историю с заказами на иконы от церковников. Липа на липе!