Только теперь я узнал Орлова. Это был тот, который пришел последним. Внешне очень приятный, высокий, сероглазый блондин. Вот он, оказывается, какой, бизнесмен из кинобудки! Держался Орлов спокойно, но я понимал, что это внешнее спокойствие парню дорого обходится.
Федор Георгиевич ни разу не посмотрел в его сторону.
— …Позднее, уже будучи вконец скомпрометированным, по рукам и ногам опутанный Риполлом, Орлов все же нашел в себе силу сознаться в затеянных преступных комбинациях. Это случилось, когда я навестил его дома под видом дядьки из Киева… А если бы я не пришел? Так вниз, со ступеньки на ступеньку? Сегодня кража и подмена икон по заданию Риполла, завтра убийство тетки по его же указке. Ведь на это вам намекал Риполл? Намекал или нет?
— Намекал, — глухо отозвался Орлов.
— Признание, безусловно, смягчает вашу вину. Естественно, о подготовке кражи на даче Бухарцевой я был Орловым поставлен в известность. Что делать, надо было игру доводить до конца. Орлов ночью побывал на даче. Риполл ждал в машине и доставил «грабителя» вместе с трофеями в город. Таким образом, подмену икон у Ангелины Ивановны готовили не только «крутоярские патриоты», но и прямой враг — авантюрист Риполл. Такая одинаковость методов настораживает. Повторяю, добрые намерения должны осуществляться честным путем и чистыми руками. Иначе… — Гончаров не договорил.
Да, сегодняшний день надолго останется в памяти Насти. Мне почему-то было ее особенно жаль. Кто знает, может, этот день даже изменит ее сценическое амплуа, и Настя станет трагедийной актрисой. Во всяком случае, сейчас я не хотел бы быть на ее месте.
— Этим, товарищи, все и закончилось. — Федор Георгиевич встал и сладко потянулся.
— Как все?! — не выдержал я. — А что же дальше?
— Все!
— А иконы?
— Иконы? Иконы продолжают висеть на старом месте в квартире Ангелины Ивановны. Кто знает, может, в ближайшее время Бухарцева согласится сдать их на хранение в один из московских музеев. — Гончаров подчеркнул слово «московских». — Что касается копий со Святого Георгия и богородицы в темном плаще, мастерски исполненных Сергеем Островцевым, то два дня назад они были перевезены через советскую границу в спортивном «форде» Жоржа Риполла. К сожалению, наш молодой художник вряд ли получит гонорар за выполненные работы. Во-первых, неизвестно, кто окажется владельцем копий, а, во-вторых, гонорар некому будет сюда привезти, так как студент Риполл не окончит курса в Московском университете. Это точно!
Итак, дочитана последняя страница дела. Хотя почему последняя? Сейчас полковник милиции, а вернее всего — Загоруйко, проведет серию допросов Орлова, уточнит детали, выплывут кое-какие новые имена, но все это станет уже завершением истории об иконах.
Засланный в нашу страну, прикинувшийся этаким простаком и рубахой парнем, Риполл пытался разложить кое-кого из нашей молодежи, и — нечего закрывать глаза — кое-что ему удалось.
— Дорогой мой, — с этими словами Федор Георгиевич обратился ко мне, когда мы снова остались вдвоем в кабинете, — не мне поучать вас… Вы, а не я инженер душ человеческих. И все же узрите подлинную глубинку бухарцевского дела не в суете вокруг Святого Георгия и взвода прочих святых, а в психологии людей, которые в той или иной степени по этому делу прошли. Сейчас я говорил довольно зло. Иначе нельзя было, но ведь, черт возьми, за исключением заграничной персоны, которую ожидает оглушительный провал там, в стране бизнеса, остальные просто-напросто неплохие ребята.
— Даже Орлов? — не утерпел я.
— Даже он не лишен гражданской честности. Но о нем разговор особый… Вот что я скажу вам, — продолжал Гончаров. — В нашей, да и не только в нашей печати сейчас часто пишется о «наведении мостов». Мы бьем тревогу, и правильно бьем… В целях идеологической диверсии враг взял на вооружение эту хитрую формулку идейного сосуществования. Подойдите с этой стороны к законченному делу, и вы поймете, что оно очень значимо. Очень!
— Федор Георгиевич, — удивился я, — но в таком случае почему вы не отдали его в надлежащую инстанцию? Зачем вы забрались в чужую сферу влияния?
— Чужую? — в свою очередь, удивился Гончаров. — Кто вам сказал, что она чужая? Кто вам сказал, что любая уголовная кража, любое преступление, формально относящиеся к нашему ведомству, не несут в себе элементов идеологии и политики? Неверно! Борьба за человека — к этому сводится, пожалуй, вся наша работа, вся нацеленность, — разве это не политика? — Федор Георгиевич сделал паузу и неожиданно продекламировал старые стихи двадцатых годов:
Только тот наших дней не мельче,
Только тот на нашем пути,
Кто умеет за каждой мелочью
Мировую революцию найти…
Так неожиданно, на поэтических высотах и закончился наш заключительный разговор с Гончаровым по делу о «Святом Георгии».
ВМЕСТО
ПОСЛЕСЛОВИЯ
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!