Охотничье братство

Крутыми кругами уходит орел в облака,
Он видит в ущельях ручьев переливчатый бег.
И в синее-синее озеро Сары-Челек
Широким разливом спокойно втекает река.
Огромные скалы поднялись отвесной стеной,
Колючие ели взбегают на горные кручи,
Взойди на джейляу и насладись тишиной,
Полуденным ветром, несущим прозрачные тучи.
До старой кибитки по снежным мостам поднимись,
Где блещут боками в лугах кобылицы,
И в чаше большой
        родниковой прохлады кумыс
Кызынка тебе поднесет, опуская ресницы.
На горы взгляни, на нетающий дымчатый снег.
И беркутов клекот свободный послушай —
И синее-синее озеро Сары-Челек
Покоем и счастьем вольется в тревожную душу.

Юрий был классным охотником, я сначала шел за ним. Потом я настолько увлекся охотой, что она стала моим наваждением, и уже не я сопровождал Юрия, а он участвовал в охотах, которые я организовывал, учился у меня. Переехав в Москву, он там никогда не охотился — только в экспедициях. Приезжал в Ленинград специально, чтобы поохотиться со мною и моими друзьями.

Брат был прекрасным, но несколько необычным компаньоном. Он никогда не вступал в споры, куда идти, как вести охоту. Похоже, что это для него не имело значения. Всегда веселый, ровно настроенный, Юрка шел и о чем-нибудь оживленно рассказывал, шел напрямик, не выбирая дороги, через кусты и поваленные деревья. Он будто не замечал дождя, снега — поднять воротник ему не приходило в голову. Мог отдать кому-то нести свой рюкзак, не спросив, не тяжело ли; мог и взвалить на себя тяжелый и, не жалуясь, нести всю дорогу. Для него как бы не существовало внешних обстоятельств. У костра он всегда был в центре разговора, наслаждался общением с друзьями, читал стихи, такие нам всем понятные, близкие. Как они душевно звучали у глухариного костра!

Будет поезд рельсы пересчитывать,
Загремит металлом на мостах —
Мы весну поедем перечитывать
В хвойные озерные места.

Где поля недавно сбросили

Все, что наметелила пурга,
Но лежат горбом на просеках
Голубые, влажные снега.

Мы пройдем лесами неодетыми

В черный остров, как в знакомый дом,
Глухариными рассветами
Надышаться холодком.

Посмотреть, как утром лужицы

Покрывает ломким льдом
И в ручей глядит калужница
На лягушечий содом…

Весна! Весна! (Братья Ливеровские у реки Керести. 1965 г.).

Иногда мне казалось, что компания для него — главное на охоте. Но нет! Даже разговаривая, он был «включен» в охоту, чувствовал приближение птицы или зверя и невероятно быстро успевал выстрелить. Конечно, он знал и любил многие виды охоты.

Все, кто знал Юру, говорят прежде всего о его легком, общительном, прямо-таки солнечном характере. Со стороны жизнь его представлялась безоблачной. А между тем в ней бывали весьма суровые моменты.

В Ленинграде Юра с женой жил отдельно. Вскоре после убийства Кирова Юрий прибежал к отцу и сказал, что его вызывали в «Большой дом» и предложили немедленно выехать в ссылку в Иргиз. На вопрос: «За что?» — уполномоченный ответил: «Вы сын царского министра». Юрий пытался объяснить, что на самом деле все не так: он племянник, а не сын Александра Васильевича Ливеровского, что брат отца действительно был министром, но не при царе, а во Временном правительстве Керенского, и хоть он и был арестован при взятии Зимнего и чуть не расстрелян, но вскоре освобожден, заслужил доверие и давно работает в ЛИИЖТе, декан факультета, заведует кафедрой. Юра предложил уполномоченному самому проверить, дал телефон дяди Саши. Возражения не помогли: 24 часа на сборы — и всё.