В доме нас ждал кипящий самовар, горячая картошка, соленые грибы со сметаной или постным маслом, моченая брусника, топленое молоко с коричневой пенкой, свежий хлеб. Самое удивительное, что за все эти дни мы ни разу никого, кроме Василия Николаевича, не видели, а стол был кем-то накрыт и после нас убран.
Сидели за столом долго, хозяин рассказывал охотно, красочно. Как мы поняли, он охотник знающий, заядлый, но сейчас уже в лес не ходит. Отец его был известный во всей округе медвежатник. Василий эту науку перенял, не одного зверя вместе с батькой добыл, но позже прикинул, что выгоднее продавать не шкуру и сало, а живого зверя: «Начинал я по десяти рублей с пуда — все равно расчет был». Дело пошло, желающих богатых клиентов оказалось достаточно. Василий Николаевич широко скупал берлоги по всему краю: в Новгородской, Петербургской, Олонецкой и Вологодской губерниях. Первое время сам присутствовал на охотах, потом только выезжал на покупку, позже — продавцы приезжали уже к нему. «Дело большое стало, я всю зиму в городе, только расчеты да книги вел». Память у Василия Николаевича отличная: называл фамилии, не забывая имен и отчеств, чинов и званий. Было бы интересно заглянуть в его книгу записей заказчиков. Через много лет я читал на надгробиях кладбища Сен-Женевьев-дю-Буа под Парижем, думается, те же имена.
— Василий Николаевич, вы только медвежьи охоты устраивали?
— В большинстве. Лося в теи годы мало было; случалось, помогал мужикам по волкам и по рысям тоже. Только это мелочь.
Обсуждали мы и дела деревенские. Трудны они были в то время, часто непонятные и тревожные. Василий Николаевич рассказывал не зло, но с горестным оттенком:
— Мутусят наших мужичков. Другой раз не разбери-пойми. Вот один рукомесленный мужичонко из супольной деревни на озерном острову смолу курил: печка небольшая — за сутки ведра три, смола хорошая. Для себя — и, правда, продавал по соседству. Назвали: фабрикант — и… со всей семьей. Другой любил скотиной меняться: то нетель на дойную, то жеребенка приведет. Это у него от отца, тот прасол был. Скажи, приговорили, дали бедолаге твердое. Откуда ему взять? Пропадет окончательно. Меня пока не трогают: живности один кот и тот без прибыли — холощеный. Разве что дом большой, дак я чуть что — в Питер подамся.
Спать мы уходили наверх, где в просторной прохладной комнате стояли четыре металлические сетчатые кровати, застеленные по-городскому: с простынями, пододеяльниками, наволочками. У противоположной стены, прямо по полу, груда яблок — горькие дички, но с таким чудесным и сильным ароматом, что нам снились яблочные сны. Хорошо было у деда Рогова в Заручье.
Эта поездка имела примечательное и неожиданное продолжение.
Через некоторое время я получил письмо от Рогова с предложением берлоги. Мы собрали сколько могли денег, но было недостаточно — не знали, что делать. Узнав об этом, мой дальний родственник, Владимир Щербинский, юрист по профессии, позвонил мне, сказал: «Братцы, не горюйте — у меня есть клиент, сенновский торговец свечами Квадратов. Он умница, понял, что нэп недолговечен, кинулся в охоту: скупает все берлоги, где только может. Рогов ответил ему, что продана. Так это, наверно, вам. Я поговорил с Квадратовым, а он — со своим другом Смирновым, тоже купцом. Они согласны заплатить сколько надо и приглашают вас».
Утром пасмурного зимнего дня на станции Неболчг нас ждали два крашеных возка с бойкими сытыми лошаденками. Началась, как мы потом поняли, «лебединая песнь» Рогова — такой удивительной организации дела я ни до, ни после не видел, хотя много приходилось бывать на зимних медвежьих охотах. Все шло как по маслу, без споров и осечек, управлялось твердой невидимой рукой. Километрах в двадцати от станции в большой опрятной избе нас ждал самовар и после завтрака — пересадка на дровни. Приветливый хозяин дома никакого отношения к охоте не имел, сказал: «Покушайте, отдохните. Вами займется Гаврила». На крыльце нас ждал мужчина средних лет саженного роста в пушистой рысьей шапке. На плече у него висела одностволка, длиной соответствующая хозяину, с ложей, туго и обильно перевязанной проволокой. За спиной висел медный, в два витка, рог. Гаврила посадил Квадратова и Смирнова на дровни, нас с Юрой — на вторые, а сам с двумя помощниками поехал вперед. Кричан нигде не было — похоже, что они уже на месте.