Охотничье братство

Трафаретна ошибка людей! Встречая людей необыкновенных, героических, кажется нам, что совершенное ими должно как-то соответствовать или найти отражение в их внешнем облике или манере держаться. Чаще всего они, особенно мужчины, говоря несколько утрированно, представляются нам мощными гигантами, с лицами как бы высеченными из мрамора, взорами орлиными, голосами властными.

Урванцевы внешне — люди обычные, в общении с окружающими удивительно простые, доступные, доброжелательные. Сколько раз, глядя на Николая Николаевича, я думал о том, как трудно представить себе, что вот он, рядом или напротив меня сидящий человек, тот самый, кто отказался подчиниться решению Геолкома о прекращении разведки Норильского месторождения (подумать только — Но-риль-ского!), дошел до самого Ф. Э. Дзержинского и добился отмены этого решения и поддержки. А теперь в зоне вечной мерзлоты вырос город-красавец Норильск, кипящий людьми, где многоэтажные здания, универсамы, детские сады, школы, театры, спортивные залы, бассейны, учебные заведения, кинотеатры и… простая деревянная изба с мемориальной доской: «Первый дом Норильска, построенный геологоразведочной экспедицией Н. Н. Урванцева летом 1921 года».

Николай Николаевич Урванцев в ноябре 1922 г.

Елизавета Ивановна — молодая медичка.

Трудно представить себе, глядя на отнюдь не атлетическую фигуру старого геолога, что это он дал Родине Северную Землю, составляя ее описание и карту, прошел на собаках по снегам и льдам, по торосам и морскому припаю свыше 5000 километров.

А Елизавета Ивановна? Как не вяжется с ее скромной манерой держаться, что именно она, эта замечательная русская женщина, преодолев тысячеверстный путь на оленях, собаках, лошадях, бечевой на лодке, на пароходах и поездах добралась до центра, до Геолкома; получая бесконечные отказы в деньгах для экспедиции мужа, все же добилась их и тем же многотрудным и опасным путем, пряча в дороге от людей эту большую сумму, вернулась обратно, и тогда Николай Николаевич смог выдать задержанную зарплату рабочим. Как оценить, в каких мерах, что она, будучи студенткой-медичкой, училась и одновременно собирала деньги на особую, большую раскладную шлюпку для путешествия по таежной необследованной реке — мечту своего супруга? Пришлось для ее оплаты продать все ценные вещи и зарабатывать стиркой белья, мытьем полов и работой грузчика.

Нельзя было равнодушно слушать правдивую повесть о том, как Николай Николаевич был арестован по клеветническому доносу и находился под стражей более десяти лет: тюрьма, лагерь, ссылка, возвращение в родной Норильск для работы под надзором.

Елизавета Ивановна во время войны работала хирургом близко от передовой и упрямо не соглашалась на тыловые госпитали, так как, по особому приказу, только с фронта можно было посылать посылки с вещами убитых куда угодно, даже в места заключения. Пользуясь этим правом, Елизавета Ивановна поддерживала продуктовыми посылками жизнь мужа. А когда его перевели в лагерь, она уехала туда и стала работать врачом, а потом начальником больницы лагеря.

«Личность начальника центральной больницы лагеря капитана медслужбы т. Урванцевой Елизаветы Ивановны заверяю: Инспектор управления лагерем»

(подпись)

Фотография с надписью из архива Урванцевых.

Все это, взятое вместе, говорит мне, что как бы ни был блистателен жизненный путь Николая Николаевича Урванцева, нельзя, просто невозможно писать о нем одном. Нет, его жизнь и судьба столь тесно связаны, как бы едины, с Елизаветой Ивановной, его спутницей и любимым человеком, что можно и надлежит писать только об Урванцевых.

Что мы, окружающие, могли сделать для Урванцевых? Чем выразить свое глубочайшее уважение и любовь? Почти ничем. Нельзя же считать наше постоянное стремление хоть в мелочах облегчить им охотничий быт, помочь с машиной, посадить на лучших местах, поставить на наиболее надежный номер, не говоря уже о том, что каждый из нас за честь почитал преподнести им добытую дичину. Вспоминая, улыбаюсь нежно по отношению к своим друзьям и Урванцевым — никогда они не возвращались домой с гончей охоты без зайца, а то и двух в багажнике.

Время шло, все мы взрослели и старились, и больше всего это было заметно на Урванцевых — самых старших из нас. Мы по-прежнему с ними встречались, однако все чаще не на охоте, а дома.