Охотничьи тропы

Начал он войну беспартийным «сырым» парнем. Кончил большевиком, закаленным армейской дисциплиной. Он прошел от Сталинграда до Кенигсберга, получил четыре ранения, шесть орденов, и погоны старшего лейтенанта. Стал человеком высокого долга, неукоснительной требовательности и справедливости к подчиненным.

«Воин Советской Родины должен быть ясным, как солнце!..» — любил говорить гвардии старший лейтенант Грохотов своим гвардейцам.

Высокий, подтянутый, с белым, незагорающим и летом лбом, безупречно одетый, он гордился и формой своей одежды, — из всех родов войск больше всего любил пехоту, в которой служил. Любил свою дивизию, свой полк (втайне считал их лучшими во всей Армии Союза). Но больше всего любил он свою первую роту гвардейцев Н-ского гвардейского полка и превосходно знал каждого из своих подчиненных.

— Не смотрит, а все видит, — говорили о нем гвардейцы. И не было в этих словах ни страха, ни неприязни, а лишь гордость взыскательным своим «командиром-отцом».

С первых же дней службы в армии больше всего Грохотов полюбил стрелковое дело и знал его в совершенстве.

Чередуя тренировку в стрельбе из оружия с занятиями по баллистике и теории огневого дела, он на поучительные и интересные свои беседы привлекал даже командиров других подразделений.

«Тот не солдат, который не владеет своим оружием, как хороший парикмахер бритвой… И пользы от такого бойца на фронте, как с зайца сала», — говорил гвардии старший лейтенант Грохотов.

Оружие в его роте было в исключительном порядке. Каждую винтовку он выверил и пристрелял сам. Все — от рядового гвардейца до ротного должны были знать каждый винтик своего оружия и содержать его идеально.

Даже пирамиды, где хранилось оружие, у него были отполированы так, что на них была заметна всякая пылинка.

От подчиненных своей роты он требовал знания наизусть основных баллистических свойств оружия, терпеливо разъяснял и на личном примере по двадцать раз показывал изготовку для стрельбы, приемы держания оружия и нажима на спуск.

— Трудно, — говорил он, — но необходимо: в бою и свою и сотен товарищей жизнь спасает меткий стрелок. — И приводил примеры из Отечественной войны, когда один снайпер, порой, стоил целого подразделения, называл фамилии знаменитых стрелков. О себе он никогда не говорил, хотя многие из старых сослуживцев его полка знали, что в тылу Грохотов на сто метров из боевой винтовки мог пробоинами пуль, выстреленных в предельно короткий срок, подписывать свою фамилию на мишени, в боях же на его счету был не один десяток немецких снайперов!

В каждом командире, солдате, даже в каждом гражданине, встреченном им на улице, Грохотов хотел видеть стрелка высокого класса.

А прежде всего гвардии старший лейтенант Алексей Грохотов добивался, чтобы в каждом солдате во время учебы закипело горячее сердце большевика.

— Тогда, — говорил он гвардейцам, — все будет возможным, все выполнимым в мирное время, не говоря уже о том, что сделает такой солдат в бою.

Дома Алексей Грохотов не был шесть лет, а приехал в свой родной колхоз и на третий же день попросил председателя колхоза, бывшего фронтовика Герасима Петухова, заседлать ему жеребца.

— Еще и не нагляделись и не надышались на тебя, а ты уже на охоту собираешься, Алешенька! — сказала Аня.

Грохотов ласково, но решительно отвел горячую руку молодой женщины.

— Поезжай, поезжай, милый, знаю — истосковался, исстрадался… — примирительно заторопилась жена.

Алексей снял со стены драгоценный подарок дивизии — снайперскую винтовку и, вынув затвор, заглянул в ствол: голубоватые спирали нарезов сверкали в нем без единого пятнышка ржавчины.

Стоялый племенной жеребец запотел и на первом же крутике стал задыхаться. Всадник спрыгнул с седла и повел коня в поводу.

Вечером охотник был уже у знаменитых «Развил» — в коренном обиталище зверя. Жеребца спутал в пади, у речки.

* * *

Как и шесть лет назад, в памятную последнюю охоту на козлов, вершины гор пылали в золотой пыльце заката. Охотник прижался к выступу мшистой скалы, на стыке двух длинных горных хребтов.

Вправо — луговина, излюбленное пастбище диких маралов, пестрела альпийскими цветами. Здесь же только распускалась пахнущая медом весна. Цвел темнопунцовый маральник, из густых сочных трав поднимались ветренницы. Кусты волчьего лыка и шиповника сплелись в веселый хоровод вокруг высокогорной луговины.

Влево — каменная россыпь, похожая на реку с застывшими гребнями волн.

Далеко в пади — пихтач, густой и ровный. Сверху он походил на луг. На него хотелось прыгнуть и бежать по игольчатым его верхушкам, как по зеленой поляне. Но Алексей знал обманчивую ровность родной тайги. С детства ведомы ему в ней буреломные завалы с трухлявыми колодинами, непролазной крепи кустарников и перерослых трав — надежное прибежище птицы и зверя, укрывающее одинаково и юркого горностая и широкого лося.